— Я — нормальный. И предложение мое тоже нормальное, не совсем классическое, но нормальное. Однажды я уже пробовал строить отношения по всем правилам, ничем хорошим это не закончилось.

Я не люблю вспоминать эту часть своей прошлой жизни. Больно, когда тебя предают, еще больнее, когда придают любимые. И я даже не знаю, что было больнее: понимать, что женщина, которую ты любил так, что дышать без нее было сложно, растоптала твои чувства, изменяя тебе раз за разом, или то, что она сначала пыталась повесить на тебя ребенка, которого в принципе быть не могло, а потом исчезла с горизонта. А я ведь счастлив был, не ходил — летал, на руках готов был ее носить, ее и малыша внутри. А потом идиотский спор по пьяни, частная клиника репродуктивной медицины и диагноз, в который не хотелось верить.

Я и не поверил, даже мысли не допускал, что Ника могла мне соврать, проверялся, в разных клиниках, цепляясь за исчезающую надежду, за догорающую веру. На пятый или шестой раз я остановился, наконец поняв очевидное.

Домой гнал, нарушая все правила, в глаза хотел ей посмотреть, услышать объяснение, да что угодно, просто услышать. А дом встретил меня тишиной, пустыми полками шкафов и запиской на столе. Ника ушла, молча, собрав вещи и на бумажке оповестив меня о том, что я никакой не отец ее ребенка, а истинный папаша, узнав о будущем отпрыске, забрал обоих за границу.

А я остался, со своей проблемой, один. И как-то пошло-поехало. Бесконечные загулы, алкоголь, череда каких-то баб, я катился ко дну, пока брат пахал за двоих. Вся эта хрень длилась полгода, я практически не просыхал, как печень себе не посадил — неясно, а потом Лизка приехала, на каникулы, сюрприз сделать решила, малявка еще была, по сути, но так она на меня смотрела, с таким болезненным разочарованием, что мне самому от себя мерзко стало. Нам тогда стоило немало сил уговорить ее остаться, а мне обещания, что больше этого не повторится. Больше и не повторилось. Я взял себя в руки, с головой ушел в работу, сутками напролет пропадал в офисе, а когда не был в офисе — торчал в ресторанах, открывая один за другим. Матвей сначала не в восторге был, но лучше так, чем я снова к бутылке притронусь.

А после был этот чертов День города и угораздило же меня именно в тот момент в родном городе оказаться. Отец тогда развел бурную благотворительную деятельность впечатляющих масштабов, а времени на посещения всего этого добра не нашлось, не разорваться же. Так меня в тот проклятый детдом и занесло, думал с ума сойду, все вокруг благодарят за что-то, улыбаются, а я, в общем-то, никакого отношения, кроме фамилии, к их благам не имел.

Стоял там, как дебил, принимал слова благодарности и думал, что нужно бы поменять билет и в Питер, подальше от всего этой бурной деятельности. А потом, в коридоре, когда я благополучно возвращался в актовый зал, где вовсю шел концерт по случаю праздника, на меня налетело вот это чудо, в слезах. Помню, как слушал ее, как впитывал каждое слово, не пытаясь успокоить и слова мои, по правде сказать, резковаты были, но видно эффект определенный возымели.

Это была наша первая встреча.

Вторая случилась этой весной, бизнес я свой продал, после определенных событий, в которые смело, но тупо вляпался брат, и вернулся домой, помогать сестре вливаться в семейное дело. Правда, кто кому помогал — вопрос все еще открытый. Я скорее был отдушиной для сотрудников, по которым, совершенно не стесняясь, Лизка изо дня в день катком проезжалась. Ее боялись, на меня — молились. Такой вот тандем у нас получился. Славу я узнал практически сразу, она, в общем-то, и не изменилась. Смотрел со стороны, как глаза у нее горят при виде придурка ее женатого, и каждый раз думал: а может ну его, этот контракт.