Пока я пристально таращусь в пол, Кир, как-то совершенно незаметно для меня, оказывается слишком близко и прежде, чем я успеваю среагировать, хватает меня и бережно прижимает к себе, невзирая на мои попытки сопротивляться. Он сильнее и больше, а у меня малыш в животе, и я перестаю брыкаться, чтобы не навредить своем ребенку. Ничего, не будет же Кир держать меня в объятиях вечно, рано или поздно выпустит.

— Уйди, — слышу его голос над своей головой, а потом Кир отстраняется, затаскивает меня в кабинет и захлопывает дверь.

— Что ты делаешь? Кирилл, послушай…

— Нет, это ты послушай, я дурак и все это… я не знал, что он позволит себе высказываться в подобном тоне, я не знаю, какая собака его укусила, обычно он не такой и…

— И не вешает ярлыки на людей, судя по одежде? Да?

Не знаю почему, но именно этот момент хорошенько отпечатался у меня в голове. Словно я какая-то нищенка-оборванка и не заслуживаю даже нормального обращения. Мне не привыкать, я ведь детдомовская и какая-то степень пренебрежения сопровождает меня почти все мою жизнь, но именно сегодня социальное неравенство чувствуется особенно остро.

В этом огромном, богато обставленном доме я действительно лишняя деталь. И я не хочу что-либо менять. Меня устраивал мой мир, до появления в нем Кира, до его внезапного преображения, до его предложения. И я хочу вернуться туда, где мне было уютно. В свою зону комфорта.

— Слав ты неправильно поняла.

— Я не хочу ничего понимать, я просто хочу домой. И хочу, чтобы меня оставили в покое, ты в том числе. Мне и одного богатого мудака хватило, второго мне не надо. Так что…

Моя тирада остается неоконченной, потому что в этот самый миг Кир, издав какой-то странный звук, толкает меня к запертой двери, прижимает к холодной деревянной поверхности и делает то, чего я ожидаю меньше всего — целует. С напором каким-то совершенно бешеным, одержимо и яростно. Я в жизни своей никого кроме Вадима не целовала, но он никогда не целовал меня вот так, словно этот поцелуй — жизненная необходимость.

Кир отстраняется лишь на секунду, проводит языком по моим саднящим от его напора губам и снова углубляет поцелуй, напирая, заставляя подчиниться его воли. Большая мужская ладонь ложится на мой затылок, слегка надавливая, чтобы не сопротивлялась, не пыталась уклониться, пока язык сплетается с моим, вынуждая ответить на поцелуй. И, наверное, это глупо и неправильно, и я обязательно об этом пожалею, но я отвечаю, отвечаю так, как в жизни никому не отвечала. Руками обхватываю шею Кира, я сама прижимаюсь к нему.

­— Тихо-тихо, — он прекращает меня целовать, а я тянусь неосознанно за ним, мозг еще не включился, а тело протестует. — Мы здесь не одни, — смеется, за что вполне оправдано получает удар в плечо.

— Да ты… Да иди ты.

Он берет меня за запястья, продолжая улыбаться, подводит к большому кожаному креслу и сажает на него. Сам же садится на корточки у моих ног, продолжая удерживать мои руки в «оковах», видимо, чтобы драться не продолжила и заглядывает в мои глаза.

— Послушай, я, наверное, не с того начал и вообще составил о себе не самое лучшее впечатление, да? — он усмехается, и вроде расслаблен, но чувствуется исходящая от него неуверенность. — Но я могу дать тебе слово, что больно не сделаю, предложение мое в силе и ребенка твоего я как своего воспитаю.

— Нет, — мотаю головой, — мы сами справимся. А ты наверняка найдешь кого-нибудь…

— Да нахрена мне кого-то искать?

— Ты сам сказал, что тебе нужна жена… семья, чтобы…

— А в твою хорошенькую головку не приходила мысль, что я просто безбожно врал и ляпнул первое, что пришло мне в голову?