Я не многое успела понять за те несколько дней, что провела здесь — не то состояние, чтобы слушать досужие сплетни. Однако абсолютно все знали, что наша директриса не из местных. Приехала не то из-под Москвы, не то откуда-то там еще... Очень уж сладкие условия создавал Павел l для русских дворян и помещиков, решивших переехать сюда. По правде говоря, мой дед и сам из приезжих. Но перебрался в Минскую губернию почти сразу после второго раздела Речи Посполитой еще при Екатерине ll. Тогда у него на руках уже осталась четырехлетняя внучка. Но я совершенно не помню ни путешествия, ни того, что происходило до него.

Всю сознательную жизнь считала своими домом Минск. Наш небольшой каменный особняк в самом городе, который всегда был моей крепостью. И фольварк[1], где расположилась фабрика по производству сахара. Дед был прогрессивным помещиком, и когда в тысяча семьсот девяносто девятом году прошли первые успешные испытания по переработке сахарной свеклы, он сразу же нащупал в этой сфере золотую жилу... Большая часть из тех пятисот десятин земли, что принадлежали нашей семье, засеивалась этим корнеплодом. А теперь... Что будет с фольварком, пока я нахожусь вдали от него?

Могла ли я управлять им? Да! Дед отлично меня натаскал. Однако Захарий Яковлевич Корнеев, наш губернатор, считал по-другому. До своих двадцати одного года или пока не выйду замуж, я не имела права не только вмешиваться в экономические дела поместья, но, как оказалось, и жить в нем! Естественно, все только для моего же благополучия. Негоже несовершеннолетней незамужней девице жить одной. Это больно вдвойне: потерять не только горячо любимого деда, но и дом... Всех тех, кто окружал меня. Пусть кто-то скажет, что это всего лишь крепостные, но для меня они были семьей. Моя няня Агафья, тетка Марья, наша кухарка, дед Прохор… Рабочие на фабрике. Я знала каждого из ста сорока трех душ, которыми теперь владела единолично. И все же не могла быть там. Справится ли управляющий, назначенный губернатором в мое отсутствие, со своими обязанностями? Не погубит ли производство, такими стараниями поднятое дедом? Я сжала кулаки.

Направляясь к директрисе, вспомнила недавний разговор с губернатором. На глаза навернулись слезы. Всегда такой обходительный на приемах, которые иногда устраивал мой дед, этот человек не хотел меня слушать!

Дедушку убили не дикие животные, как звучало в официальной версии. Он чувствовал себя в лесу как дома! В какой-то степени лес и был для него вторым домом. Нет, ни волки, ни медведи не сотворили бы с ним такое. Это сделали люди!

Его хоронили в закрытом гробу и даже не дали попрощаться. Я не видела, что с ним стало. Но догадывалась, поэтому сама не рвалась открыть крышку. Уж лучше я запомню его высоким, полностью седым, но еще вовсе не старым мужчиной с коньячного цвета внимательными глазами, чем искалеченным мертвым телом. Его видела моя няня. Ее состояния после того мне хватило, чтобы сделать два вывода. Первый: не нужно на это смотреть. Второй: деда убили намеренно.

Я уже подходила к кабинету директрисы, когда увидела, что дверь приоткрыта.

— Страшная смерть, — донесся смутно знакомый мужской голос. Я замерла, пытаясь припомнить, откуда его знаю.

— Следователь сообщил, что его убили хищные звери, — сказала директриса.

— Видите ли, Наталья Федоровна, я мог бы сказать о том же, если бы не его руки…

— А что с ними? — перебила женщина.

Мужчина несколько секунд молчал, будто собирался с мыслями.

— Это скорее какая-то невероятно быстро прогрессирующая болезнь, хотя я за десятки лет практики с такой не сталкивался.