— В-общем, тоже выкрутился. Как всегда.

— А у тебя откуда эта информация? И есть какие-то тому подтверждения?

— Есть, и не важно, — отмахнулся Кайрат. — Особенно сейчас, когда он всё и так признал.

— Да, жаль, конечно, — отложила вилку Диана. — Мог бы неплохо на нём отыграться, имея такие козыри на руках. Да, чёрт с ним!

Весь десерт проговорили о работе, и Данке с Пашкой, и Диана выглядела совершенно счастливой и умиротворённой. И Кайрат не знал, как относится к этой новой Диане, но раз ей именно так было хорошо, он искренне радовался за неё.

— Спасибо за ужин, — сказала она, вставая. — Что теперь думаешь делать?

— Не знаю, — пожал плечами Кайрат, помогая ей с плащом. — Для начала, наверно, куплю какое-нибудь жильё, а то я всё по офисам да по гостиницам живу, как бомж. Потом может на работу вернусь.

Такси даже не пришлось вызывать. Несколько машин уже стояло у входа отеля.

— Всегда будем рады тебя видеть, — сказала Диана, когда Кайрат открыл для неё дверь.

— Да, я обязательно заеду, когда немного приду в себя. И спасибо, что приехала, хоть ты ничем мне и не помогла, — улыбнулся он на прощание.

— Разве? — улыбнулась она коварно, и больше ничего не добавила.

Кайрат захлопнул за ней дверь, проводил машину глазами, а потом получил от Дианы сообщение с фотографией. Той самой, где он с идиотским лицом.

«Если женщина тебе дорога, то она прекрасна, даже когда стареет, даже, когда меняется, потому что ты меняешься вместе с ней», — коряво нацарапал он привязанным к блокноту карандашом, пока его такси скакало по ухабам убитого вешними водами асфальта.

«И никогда не гадай на что намекает женщина. Всё равно не поймёшь».

Его такси остановилась у дома, в который он всегда возвращался. Не мог не возвращаться уже десять безумных лет.

Звонок надрывался не переставая. Натужным басом пароходного гудка он сообщал, что Кайрат не уйдёт, пока она не откроет.

— Оксан, ты же знаешь, я вынесу дверь, — сказал он спокойно в щель между дверным полотном и косяком.

— Знаю, Кайрат, — её голос прозвучал так близко. Он слышал её дыхание с той стороны хлипкой двери. — Пожалей эту дверь, второй раз она твоего напора точно не выдержит.

Он с облегчением упёрся лбом в крашеное дерево.

— Давно пора поставить железную.

— Она мне дорога как память. На ней следы твоих армейских сапог.

Он отклонился. Возле замка и правда остались вмятины. Он посмотрел на ноги.

— Оставлю рядом следы итальянских ботинок, или голых пяток, не важно. Открывай!

— Нет. Зачем? — сказала она серьёзно. — Назови мне хоть одну причину.

— Чтобы я не выломал дверь.

Молчание.

Он развернулся, оперся плечом, тяжело вздохнул.

— Ладно, я соскучился.

Молчание. Тоже тяжёлый вздох.

— Я безумно соскучился. Пожалуйста, впусти меня.

— А что потом? Опять уйдёшь покорять свои вершины, выбирать жену, строить песочные замки?

— А потом опять вернусь.

Он знал это точно, что вернётся. Так же, как и то, что потом всё равно уйдёт.

Он развернулся спиной к этой непреодолимой деревянной преграде и несколько раз стукнул по ней затылком. Он не готов был дать Оксане большего. Очередную ночь. Только одну ночь, она была права.

Он сполз по двери на пол. И спиной ощутил, как она сделала то же самое.

Он мог ей сказать, что она ему бесконечно дорога, что она ему, наверно, дороже всех на свете, но то, что она хотела услышать, он сказать не мог.

Девушки часто признавались ему в любви, но он эти три простых вечных слова ни разу не говорил никому. Потому что поклялся, что скажет их только один раз. Потому что, если он их произнесёт, то уже никогда не изменит своё решение.