Ален Безансон, специалист по России и СССР, формулирует это предельно ясно: «Ответ на вопрос, принадлежит ли Россия к Европе, зависит от того, считаем ли мы, что она просто “отстала” от Европы, или же признаем, что в данном случае имеем дело с “искажением” Европы… Выбор какой-либо из этих двух точек зрения определяет и самые непосредственные практические выводы; от него зависит выбор политики, которую европейский Запад будет проводить в отношении России». Запад, по сути, зажат между двумя данными точками зрения.

Данную позицию перенесли на русскую почву и российские западники. Например, отец «перестройки» Александр Яковлев полагал, что Россия просто выпала из мировой цивилизации, оставшись в варварском состоянии. «Здесь никогда не было „духа цивилизации“, – писал он. Позднее, в 1996 году, Яковлев аплодировал избранию Ельцина. Лихолетье 1990-х он назвал демократическими преобразованиями, за которые взялись впервые за тысячелетия. Возможно, он действительно так считал, и «дух цивилизации» для него был тождественен духу западного общества. Других духов он, видимо, на дух не переносил.

Собственно, многие западные проводники, заполонившие трибуны после 1991 года, называли Россию страной изначально мерзкой – патологически жестокой и тоталитарной. Все, что делалось в ней, было антигуманно и направлено против человека. И на таком фоне люди, интеллигентно говорившие, что Россия чуть отклонилась от европейского пути, воспринимались как добрые советчики и благодетели. Один за другим выходили материалы, где доказывалось, что с Запада в Россию шли только блага, а вот в ответ совершались одни лишь подлости. Аналогичное по риторике, но прямо противоположное по смыслу мы слышим и сейчас в бесконечных политических ток-шоу.

Но беда в том, что модель европейских стран фундаментально не подходит России. В силу и размеров, и значения, и национального состава, и историософии, и мировоззрения. Сделать вторую Чехию, а лучше Швейцарию из России не получится. Девяностые доказали это. Однако и сейчас, несмотря на всю бравурную риторику, многие представители российских элит по-прежнему считают нашу страну раболепным сателлитом Европы. Со времен Пушкина, говорившего, что в России только один европеец – это правительство, мало что изменилось. Одни отказывают стране и народу в праве на самоидентификацию, другие несут квасно-патриотический бред, упиваясь собственным пафосом.

Однако у многих лучших европейских умов никогда не было идеалистического представления о возможности единства России и Запада. Освальд Шпенглер писал, что это различие не двух народов, но двух миров, и различие это необходимо подчеркивать самым решительным образом. В другой работе немецкий историософ называл Россию Азией – и никак иначе. «Настоящий русский нам внутренне столь же чужд, как римлянин эпохи царей и китаец времени задолго до Конфуция, если бы он внезапно появился среди нас». Он и сам это всегда сознавал, проводя разграничительную черту между «матушкой Россией» и «Европой». Не забывал Шпенглер, в лучших традициях злых западных мифов о России, и о «грязи, водке, смирении и своеобразной грусти». «Тем не менее некоторым, – заключал историософ, – быть может, доступно едва выразимое словами впечатление о русской душе. Оно не заставляет сомневаться в той неизмеримой пропасти, которая лежит между нами и ими». Написано это в 20-х годах XX века. С тех пор мы, по выражению Черномырдина, преодолеваем данную пропасть маленькими шажками.

Меж тем, безусловно, на Западе хватало и хватает тех, кто воспринимает Россию как полноценную часть Европы, ее неотъемлемую важнейшую составляющую. Однако такие люди, как правило, чувствуют себя неловко, и зачастую их не хотят слышать.