Я бежала последней. Оглянулась, словно кто окликнул.

Мужчина, давеча лежавший мёртвым, стоял, широко расставив ноги и скрестив руки на груди, и смотрел нам вслед. Его лица было не разглядеть, но я понимала, что теперь он меня запомнит.

И дорого дала бы за то, чтобы не совершать глупости и не проникать в эту пещеру, где мёртвое не мертво окончательно.

Но я уже оглянулась и теперь буду помнить запах умертвия. А брошь, что нёс вожак, пахла им, холодом и смертельной горечью.

2

— Госпожа-госпожа, — испуганно верещала Мектильда.

Я лежала на полу, прикрытая тонкой тканью, намокшей от моего тела, и дрожала. Не смела открыть глаза, понимая, что кроме бывшей служанки, чьи быстрые лёгкие пальцы массировали мне виски, в купальне находились и другие. Трое.

Служанки и варта Иона.

— Что она? Больна? — с презрением в голосе прошептала паукообразная. Её истинная сущность выглянула наружу. Я даже подумала, что сейчас открою глаза и увижу мохнатые лапки, плетущие толстые нити паутины. — Скальда не любит больных.

— Никто не любит больных, варта. Они сеют несчастья, — поддакнула служанка.

— Или это делают длинные языки, — улыбнулась я и распахнула глаза, превозмогая боль от яркого света, бившего в лицо.

Трое склонились надо мной, одна из служанок с опущенными уголками рта, будто она всегда печальна и вот-вот заплачет, держала лампу с белоснежным пучком света, бившегося о стекло.

— Пришла в себя, ну и славно! — варта Иона нахмурилась и протянула длинные узловатые пальцы к моим губам. Я бы с удовольствием отвернулась, но сдержалась, моля лишь о том, чтобы отвращение не выплеснулось наружу. Я всегда боялась насекомых.

«Снова пытается считать мои воспоминания», — подумала я.

— Отпусти ты её, — Иона строго посмотрела на Мектильду, и та убрала руки от моей головы.

Правильно, чтобы паучихе никто не мешал. Я сейчас слишком слаба, чтобы противостоять ей, не то что заменить истинные воспоминания ложными.

— Вот так, — слушала я голос молочной сестры Славной Лив, и всё снова поплыло перед глазами. — Не причиняй себе боли.

Во рту пересохло, живот налился тяжестью, словно я съела целого цыплёнка, я покашляла, желая избавиться от кома в горле, посмотрев в глаза темнокожей девы без возраста, но снова провалилась в чёрную плотную бездну. Летела и ни о чём не думала. Потом рядом мелькнуло что-то золотое, почему-то я была уверена, что это колесница. Собрала невесть откуда взявшиеся Силы и воспарила к маленькому кружку света над головой.

Парение на этот раз далось мне легче, чем в прошлый. Если бы не пронзительный крик над ухом, я бы нескоро опустилась на землю.

Очнулась на жёстком полу, но простыни, которыми меня укрывали сделались вдруг совершенно сухими, да и сама я горела, как в лихорадке.

— Это она, она! — выла и каталась по полу Иона, держась за левый глаз, а служанки дрожали и пытались хоть как-то помочь своей госпоже, но лишь наводили суету. — Все вон, пошлите за целителем. Немедленно!

Иона, переведя дух, присела, и тут я заметила, что по её руке, накрывающей глаз, течёт чёрная кровь. Она всё ещё дрожала и поскуливала, как раненая собака.

— Ты! Ты заплатишь мне за это! — указала она на меня свободной рукой.

Я уже отползла к купели, прикрывшись простынями.

— Как ты смела! — шипела Иона, извергая проклятия на незнакомом наречии, в вязи слов которого мне слышались крики её прошлых жертв. Они все составляли её Силу. А теперь я отобрала её часть, сама не ведая того, что творю.

— Я защищалась. Я не хотела, — произнесла лишь я, пытаясь заглушить дурные предчувствия. Казалось, надо немедленно объясниться, и все поймут. Уж эта паучиха, лишившаяся одного из шести глаз, должна знать, как сложно удержать Силу, когда она вдруг переполняет тебя как терпкое вино золочёный кубок!