Так продолжалось какое-то время. Птицы привыкли к странному гостю, а он всё расспрашивал их да и сам рассказывал о лесе. Мол, там вольготно, просторно, я заберу вас туда.

И забрал. По одной. Но никто не вернулся на двор, хотя остальные свято верили: ушедшие обрели счастье. Там много зерна, а ручьи столь прозрачны, что грязная поилка с ними и близко не сравнится.

Когда лис пришёл за последней курицей, она спросила, почему он не придушил их всех сразу. «Так неинтересно. Главное — не приз, а игра», — был ей ответ.

Странная сказка, но мне только такие и нравились. Я ещё доказывала своей королеве, что куры и индюшки и впрямь были счастливы, потому что они верили в то, что там, за забором, их ждёт лучшее будущее.

— Что с вами, госпожа? — Мектильда просунула голову в приоткрытую дверь. На её лбу блестели бисерины испарины. — Вам плохо? Мне послышалось, вы вскрикнули.

— Непривычно быть без одежды.

— Простите, госпожа, но здесь надо только так. Я отвернусь.

Отбросив одежду на лавку, откинув распущенные волосы за спину, я твёрдо вошла в нагретую купальню. Ноги еле касались скользкого мраморного пола, ещё хранившего печать холода, как и всё здесь. Впереди возвышалась каменная ладья, и вот именно она излучала тепло, по которому я так соскучилась!

Никто не говорил здесь, что и как делать точно. Не давал указаний, когда стоять, когда говорить, зато наказания за ослушание непроизнесённых вслух приказов следовали незамедлительно. И всё же сейчас, как никогда, мне было понятно, что делать.

Взобравшись по ступеням, я без страха вошла в горячую воду, на поверхности которой плавали голубые лепестки. Села на выступ, подобрав ноги так, чтобы колени находились возле подбородка и обхватила их руками.

Снова попыталась беззвучно молиться, не знаю уж, каким именно Богам, скорее той деве с золотистыми волосами, и вода показалась ещё горячее. Шептала слова на странном наречии, которому никто меня не учил, чувствовала, как по обе стороны ладьи, мягко ступая на подушечках пушистых лап, подходят огромные полосатые коты и садятся, склонив головы.

— Я не знаю, зачем я здесь, — прошептала я уже на всеобщем языке.

К счастью, Мектильда не мешала. Кажется, она лила воду на мою спину, шею, голову, но дышалось на удивление легко. Ноздри щекотал лёгкий цветочный аромат.

Открыв глаза, я увидела, что по обеим сторонам ладьи сидят вовсе не коты, а волки карлы Ильмы. Поймав мой взгляд, они разом подняли морды и завыли. Я и сама больше не узнавала себя. Увидела, что стала одной из них, бегу, низко наклонив голову.

На охоту. В нос бил острый запах свежей крови. Он будоражил и звал, я облизывалась и бежала быстрее, обгоняя соратников. А снег, девственно белый и сверкающий под лунным светом драгоценной пыльцой, хрустел и приминался под лапами.

Наконец, показались Чёрные скалы, и запах крови стал ощутимее. Я почти видела жертву, сражённую раньше, чем мы добрались до неё. Вожак сел и завыл, разом прекратив наш гон. Что-то древнее и глухое, словно удар тяжёлой кости о дерево, зашевелилось там, в глубине пещер, куда никогда не проникает свет.

Мужчина лежал лицом вниз, но запах его крови не оставлял сомнения: мёртв. Звери всегда чуют жизнь, и смерть пахнет иначе. Я не могла подойти ближе, хотя запах терзал сильнее жажды в летний зной.

А потом вожак поднял что-то с земли, лежащее неподалёку от поверженного и метнулся обратно. Мы сделали то же самое, были рады умчаться прочь от этих мест, где пахло не просто смертью, а чем-то таким, неокончательным. Горьковатым и ореховым.