– Но… – с отчаянием начала было Оливия.

– Ты самая счастливая девочка на свете, – с непоколебимой уверенностью заявила мать. Оливия не смогла возразить.

Даже годы спустя, когда стало ясно, что Руперт просто случайно смог овладеть речью, не говоря уже о том, чтобы говорить правильно, ее мать ни на йоту не изменила своего мнения.

– Может быть, пора начинать? – предложила Оливия, махнув рукой.

– Верно, – храбро отозвался Руперт. – За дело. – Он начал чуть заметно раскачиваться. – Кажется, слишком много коньяка, – пробормотал он, занимая устойчивое положение.

Но тут достоинство Руперта опало.

– Не действует, – произнес он, опустив взгляд. – А ведь все должно было быть так легко.

Оливия оперлась на локти. Ей показалось, будто в руках у Руперта стебель жухлого сельдерея. Поникший и вялый, хотя о таких вещах не стоит говорить вслух.

– Попробуй снова, – предложила она.

– Туда?

– Да.

Руперт снова попытался, что-то бормоча себе под нос. Оливия не мешала ему и с трудом разобрала, что он повторяет «внутрь, внутрь». Ей снова захотелось смеяться, и она с силой прикусила губу.

– Я слышала, что часто не получается с первой попытки.

Руперт не смотрел на нее, с отчаянием сжимая руку.

– Это же легко, – повторил он.

– Думаю, он должен быть твердым, чтобы все получилось, – предположила Оливия.

Руперт растерянно посмотрел на нее.

– Ты об этом много знаешь? – В его голосе не было упрека, лишь любопытство.

– Это всего лишь сильный укол в темноте. – Оливия с трудом сдерживала смех, мысленно называя Руперта бедолагой.

– Я думал, самое важное – размер.

– Кажется, я слышала то же самое, – осторожно согласилась Оливия.

Руперт встряхнулся.

– Он большой. Я знаю.

– Мило!

– Но не работает. – Руперт с несчастным видом взглянул на Оливию. – И это тоже не работает.

Оливия села.

– Ты никогда не лжешь, Руперт?

Он кивнул.

– Мы просто полежим вместе. – Она похлопала по подушке. – А потом скажем им.

– То есть не скажем?

– Это не будет ложью.

– Нет.

– Мы просто скажем, что вместе лежали на диване.

– Вместе лежали, – повторил Руперт. – Мне бы не хотелось… Пожалуйста, не говори отцу. И остальным.

Оливия взяла его за руку.

– Я никогда им не скажу, Руперт. Никогда.

Он широко улыбнулся.

В тот же вечер Оливия, хмурясь, говорила сестре:

– Родители настояли, чтобы мы с Рупертом стали близки вне брака, и мы согласились, словно пара охотничьих собак, которых надо спарить.

– Зачем так драматизировать. Хотя, – Джорджиана одарила сестру редкой улыбкой, – после сегодняшнего способности Руперта к размножению под вопросом.

– Если бы ты так улыбалась мужчинам, Джорджи, то тебя бы просто забросали предложениями руки и сердца.

– Я улыбаюсь, – возразила Джорджиана.

– Но часто с таким видом, будто презираешь их за то, что они ниже герцога, – заметила Оливия. – Почему бы тебе не улыбаться так, словно перед тобой сам герцог?

Сестра кивнула.

– Приму к сведению. В любом случае нельзя сравнивать будущего мужа с охотничьей собакой.

– Его светлость именно так и выразился. После чего добавил, что вознаградит меня за сегодняшний вечер деньгами и поместьем. Кажется, он упомянул маленькое поместье. Понятия не имела, что после пары часов разврата продажная женщина может так разбогатеть.

– Оливия!

– Дорогая, мое положение продажной женщины тебе на руку. Он попросил мадам Кларисиллу одеть нас как подобает новому статусу.

Джорджиана подняла брови.

– Последствия греха. Уверяю тебя, сейчас я думаю о распутниках совсем по-иному. Мы обе получим совершенно новый гардероб, и я наотрез откажусь носить белые платья и струящиеся ленты.