Дама сквозь зубы пригласила Бычье Сердце на кухню – очевидно, чтобы не добивать сдержанной роскошью окончательно. Но в приоткрытую дверь комнаты Бычье Сердце заметил целый алтарь раскосых божков и богинь, коллекцию музыкальных инструментов, больше похожих на разрезанные плоды экзотических растений. И несколько ширм с пейзажами и жанровыми сценками.

На кухне Бычье Сердце наконец-то перевел дух, а усевшись на простенький совдеповский стул, и вовсе повеселел.

– Антропшина Калиствиния Антоновна? – бодро начал он.

– Нет. Маргарет Тэтчер, – едко заметила дама, намекая на бессмысленность вопроса.

Бычье Сердце втянул ноздрями воздух и хмыкнул.

– Ну, а я – майор Сиверс, Антон Александрович. Со мной вы уже знакомы. Заочно.

– Лучше бы мы им и ограничились. Заочным знакомством.

– Я понимаю, – начал Бычье Сердце, но дама самым беспардонным образом перебила его:

– Нет. Вы не понимаете. Я не люблю ваше ведомство.

Калиствиния Антоновна послала Сиверсу взгляд, исполненный усталой брезгливости. Но не таков был Бычье Сердце, чтобы принимать близко к сердцу недовольство населения органами правопорядка.

– Приступим к делу. Вы уже знаете, что в вашем… м-м… загородном доме найдено тело молодого человека. Фамилия Валевский ничего вам не говорит?

– Ничего, если вы не имеете в виду любовницу Наполеона.

Решили поиздеваться над работником милиции, Калиствиния Антоновна? Ну что ж, хорошо. – Бычье Сердце вынул из кармана пиджака пачку фотографий и жестом заправской гадалки раскинул их перед дамой.

– Это он? – осторожно спросила Калиствиния Антоновна, мельком взглянув на снимки.

– Покойный, – подтвердил Сиверс. – Валевский Роман Георгиевич. Никогда его не видели и никогда с ним не встречались?

– Никогда.

– Между прочим, довольно известный… деятель искусств. Танцовщик. Хореограф.

– Я далека от хореографии, – сказала Антропшина, поправляя жабо на пышной груди.

Да уж!.. Без толку потоптавшись на трупе еще три минуты, Бычье Сердце решил зайти с другого конца:

– Вы получили место в кооперативе в восемьдесят пятом году?

– Мой покойный муж получил его. Он был секретарем Союза писателей. Поэт Цезарь Антропшин, может быть, слышали?

– Как же! – не моргнув глазом соврал Бычье Сердце. – Не только слышал, но и читал. Замечательный был поэт!

– Ну, поэт он, положим, был никакой, – остудила пыл Сиверса Калиствиния Антоновна. – Зато человек отменный.

– Приношу свои соболезнования…

– Бросьте. Цезарь Львович действительно получил место в лодочном кооперативе «Селена». Для нашего сына. Вадим и жил там в последние годы. Он яхтсмен. Хороший яхтсмен.

Ну-у, пошли дела кое-как! Во всяком случае, личность яхты «Такарабунэ» прояснилась. Она наверняка принадлежит Вадиму Антропшину. Да и секция в таунхаузе, скорее всего, тоже. Вот только оформлена она почему-то на мать…

– А я могу поговорить с вашим сыном, Калиствиния Антоновна?

Антропшина снова поправила жабо:

– Я знаю всех без исключения приятелей Вадима. Всех его друзей. Это очень специфический круг – спортсмены, моряки… Боюсь, что хореографа Романа Валевского среди них нет.

– И все же я хотел бы побеседовать с Вадимом.

– Это невозможно, – вцепившись пальцами в край стола, тихо сказала Антропшина. – Вадим погиб год назад. В Финском заливе, во время парусной регаты «Балтийский ветер». Вот так-то, молодой человек.

Калиствиния Антоновна надолго замолчала. Молчал и Бычье Сердце: пошлое «приношу свои соболезнования» от назойливого опера Антропшиной ни к чему. Муж – это муж, а сын – это сын. Родная кровь, травиночка, былиночка, мальчик любимый, нежный, сильный… Дурак ты, Антон Сиверс, отправился к вдове поэта, ничего о ней не выяснив, – вот и поделом тебе!.. Подобные ситуации Бычье Сердце терпеть не мог, в подобных ситуациях он чувствовал себя разрушителем храма, осквернителем могил, кладбищенским вором без креста.