Срочно пиши, как твои денежные дела. Если увидимся, проговорим многое, а когда пишешь, многое, о чём думал написать, забываешь в момент писания письма. Я живу по-старому, пишу день-деньской, жду новостей от вас и с фронтов. Целую вас всех крепко. Ваш Коля.

От кого получаете письма? Не думаете ли ещё уезжать в деревню? Очень прошу, пиши чаще, если есть конверты, пришли. Как здоровье Юрика, мамы и Маруси? Как ведут себя Рома и Галя? Целуй их и наших близнецов».

– Какое бытовое письмо! – удивляется Алёна. – О конвертах беспокоится. Просит прислать справку от врача, чтобы приехать помочь с лекарством. И в то же время сожалеет, что пришлось оставить Севастополь. Но такое ощущение, что они там все были уверены, что это ненадолго.

– Вот именно, – говорю я. – Никто не думал, что война затянется. А ты послушай, как он об этом пишет своему старшему сыну, твоему будущему дяде Роме, которому тогда уже исполнилось двенадцать лет. Это письмо легко разбирать, потому что, как видишь, оно написано крупным почерком, чтобы сын мог сам прочитать.

Показываю письмо дочери. Сидя в кресле, она отвлекается от вязания крючком какой-то поделки, наклоняется и рассматривает небольшой желтеющий листок. Потом я читаю:

– «Восьмое июня тысяча девятьсот сорок второго года. Дорогой Ромочка!

Хороший ты у меня сынок, что не забыл своего папку и написал ему несколько строк; когда вернусь домой, крепко расцелую тебя за это, ты представить себе не можешь, как я был рад твоему письму, хотя ты его и не закончил, и не подписал, но это пустяки. Я хочу тебя просить об одном важном для меня деле, которое, я думаю, ты будешь выполнять, если меня любишь. Это вот какое дело: мама очень всегда занята работой в учреждении и дома и часто писать мне письма не может, поэтому я прошу тебя не реже чем через 2–3 дня писать мне письма о том, как вы живёте, подробно, без прикрас, и хорошее, и плохое, какие успехи наших близнецов Жени и Тёмы, как поживает моя Галюська, как их кормят в яслях и детском саду, что вы достаёте для питания деток и что сами кушаете, как с хлебом, хороший или опять плохо выпеченный, регулярно его получаете, не болеете ли, читаете ли газеты, какая у вас погода, что есть на базаре и почём, как ты справляешься с домашними делами, читаешь ли книги и решаешь ли задачки, кто где спит и как спите, исчезли ли блохи?

Одним словом, пиши обо всём. Не забудь написать, как живёт бабушка и Маруся с детками, как здоровье Юрика, от кого ещё получаете письма.

Мне живётся неплохо, работаю много, целыми днями пишу и пишу, недавно на три дня уходили в поход на учения.

Недельки через 2–4 поедем крушить своей артиллерией фашистов и освобождать от них нашу Родину и в частности наш Крым и Симферополь. Я здоров, только от недостатка витаминов имею на ноге фурункул.

Целую тебя, Галочку, Женюрку и Тёмочку несчётное число раз, очень по вас тоскующий папа».

– Обрати внимание, – говорю я Алёне, – на то, что в июне сорок второго года солдаты были уверены в готовящемся наступлении. Видишь, он пишет: «Недельки через две-четыре поедем крушить своей артиллерией фашистов». Это не литература, а живое письмо с войны.

– Дедушка, наверное, очень любил бабушку, – говорит дочка, вскидывая вопросительно на меня глаза. – Вообще-то мне он казался немного строгим.

Я отвечаю раздумчиво:

– Папа был суховат профессионально. Ведь он работал главным бухгалтером. А любовь к маме у него была романтической. Они познакомились в Симферополе, когда маме, то есть твоей бабушке, было девятнадцать лет, а дедушке уже тридцать. Он старше был на одиннадцать лет, но увлёкся любимой, как юноша.