И не родились бы мы, четверо детей, если бы расстрел состоялся. Но в это время навстречу расстрельной процессии ехал на машине командир повстанческой армии, действовавшей в тылу у барона Врангеля, Мокроусов. Алексей Васильевич, так звали Мокроусова, хотя настоящее имя его было Фома Матвеевич, тут же узнал в конвоируемом под ружьём Николая Бузни, в доме которого он бывал ещё в 1917 году, будучи членом Севастопольского Совета депутатов от партии анархистов. Теперь он сражался за большевиков, и это его солдаты вели двух студентов на расстрел, который он незамедлительно отменил, посадил юношей в свою машину и, смеясь, спросил Николая: «Ну что, видел смерть в глаза?»

– Какой ужас! – воскликнула Алёна. – Не случись по пути Мокроусов, так и меня бы сегодня не было!

– Да, в жизни много случайного, – согласился я и продолжал: – Когда началась Великая Отечественная война, твоему дедушке было уже за сорок, и он не был военным человеком, но тоже призвался в армию. А будучи грамотным человеком, каковых в то время оказывалось не очень много, был назначен старшим писарем в штаб полка. Ему не пришлось участвовать в боевых событиях, он никогда не был на передовой, однако жизнь солдата нелёгкой была повсюду.

В нашем архиве сохранились и военные письма папы со штампами полевой почты, и письма мамы папе на фронт, когда мы были в эвакуации на Кавказе, и письма бабушки из Симферополя, когда она с нетерпением ждала нашего возвращения и всё высматривала любимый поезд, в котором надеялась увидеть дочь и внуков. Открытки от папы приходили иногда на фирменной бумаге с изображением в углу звезды с серпом и молотом посередине и надписью: «Красноармеец! Презрение к смерти рождает героев! Не знай страха в борьбе за нашу Родину, за наши города и сёла, за наших отцов, матерей, жён и детей». Вот, например, его письмо, написанное 5 июля 1942 года на одной странице, которая складывалась втрое перед отправкой и заклеивалась.

Беру пожелтевший от времени листок и вчитываюсь в бисер слов:

– «Дорогие! Пишу под впечатлением очень грустным. Пришлось нашим войскам отдать Севастополь, и пока что наши мечты об освобождении Крыма и возврате туда на старое место на некоторое время откладываются. Я думаю, что мы пойдём туда скоро, но пока об этом не слышно. Нахлынули воспоминания: как я в Симферополе в коляске возил по ул. Горького наших близнецов (а близнецы, как ты понимаешь, это я с твоим будущим дядей Тёмой), как Галочка (твоя будущая тётя Галя) пела: “Ой, пропали гуси, один серый, один белый”, прогулки на ставок и рыбная ловля с Ромой (наш старший брат, твой дядя Рома), купание, катание в лодке, санаторий Кучук-Ламбат, курсы бухгалтерии и наши прогулки.

Читаете ли вы газеты? Почему не пишешь, получила ли справку, которую я послал заказным письмом? Очень мало вы мне пишете, я обижаюсь и сам перестану писать вам в наказание. В последнем коротком письме было обещание подробного письма, и я его не имею, а беспокоюсь я ужасно, так как ты писала о том, что заболел Тёмик и ты не можешь достать для него сульфидин. Сейчас лето – и желудочные болезни, как ты знаешь, очень опасны для ребят, тем более, если у них дизентерия или холера, сульфидин надо достать обязательно, я бы, вероятно, это сделал.

Шурочка, если ты мне пришлёшь от врача справку о серьёзности болезни Тёмика, то меня смогут отпустить в кратковременный отпуск, и я либо по дороге, либо в Степанакерте или в Тбилиси достану сульфидин с таким расчётом, чтобы хватило на будущее. Только с присылкой справки поспеши, очень уж хочется увидеть вас и помочь в ваших делах путём личного посещения Азторга, секретаря Райкома и вашего начальства. Это возможное дело, некоторые у нас уже побывали в отпуску.