– Именно поэтому сразу после выпускного в школе я перешла на линзы. И надеялась, что уже больше никогда не вернусь… вот к этому, – я очертила контур лица. Не хватало только брекетов, и мой школьный образ был бы завершен. Выражение глаз Кости было непередаваемым.

– Но ты была такой милой! – его брови взлетели вверх. – Пушистый одуванчик с большущими глазами за стеклами очков.

Я болезненно поморщилась. Он тихо засмеялся.

– Предлагаю все-таки заняться твоей домашкой… То есть нашей документацией! –он засмеялся. И я, не сдержавшись, хлопнула ладошкой по его плечу. Смех стал громче.

И в этот момент вошла Анна Михайловна с двумя чашками дымящегося кофе. Мы притихли, как нашкодившие дети, и быстро взяли в руки папки с документами. Анна Михайловна с непроницаемым выражением лица прошла в кабинет, молча поставила чашки на стол и вышла. Мы с Костей переглянулись. Он отвел смеющиеся глаза, я закусила губу.

– Все, мне нужен перерыв, – спустя четыре часа я отбросила очки и упала лицом на папку. – Эпизоды множатся с геометрической прогрессией.

Я повернула голову, Костя устало сжимал переносицу, глядя перед собой. Его лицо было серьезным и угрюмым.

– Покажи мне все, что ты нашла. Хочу сравнить со своими результатами.

Я прикрыла глаза, пальцы автоматически сжали пачку отфильтрованных документов. С каменным выражением лица Костя посмотрел на меня.

– Ты ведь тоже заметила эту закономерность? Не могла не заметить.

Проглотив комок в горле, я вяло кивнула:

– На каждом документе твоя подпись.

Костя расчесал волосы пальцами и нахмурился.

– Значит, я – звено этой схемы. А в глазах окружающих – ее создатель и реализатор. И только я один знаю, что я не имею к этому никакого отношения. Бездоказательно. Сколько месяцев ты обработала?

– Восемь. Два эпизода в первый год, 37 за этот период.

– У меня 51 за полгода. Кто-то почувствовал себя увереннее и свободнее. О каких суммах идет речь?

– Каждый случай по отдельности – мелочевка. Но общая сумма уже вышла за пределы миллиона.

Костя резко встал и подошел к окну. Его желваки ходили ходуном. Кулаки сжаты. Спина прямая, взгляд устремлен вдаль.

– Все будет хорошо, – тихо проговорила я. – Мы во всем разберемся. Мы ведь только начали раскручивать этот клубок.

Костя развернулся, в глазах плескался гнев.

– Ты представляешь что будет, если к этому, – он ладонью очертил контуры бумажных небоскребов, – добавить мои подростковые приводы и лихие вылазки в качестве охранника? Я до конца своей жизни не отмоюсь.

Я зажмурилась.

– Это просто задачка. Ее можно и нужно решить. И мы это сделаем.

– Лиза, очнись! Какая задачка! Это моя жизнь! Жизни людей, которые от меня зависят: моего сына, моей жены. Нет никаких мы! Есть я. Идиот, которого обложили и загнали в угол! – Костя практически кричал на меня, вены на его шее вздулись. – Но не на того напали. Они просчитались только в одном пункте. Выживать я умею лучше всего. Как никто, – последние слова он произнес совсем тихо. Но именно от них у меня прошел мороз по коже.

Его взгляд стал жестким. Я хорошо помнила этот взгляд: такими становились его глаза перед дракой.

– Я должна поговорить с Борисом Евгеньевичем. В связи с конфликтом интересов, я вынуждена просить о моем отстранении и замене аудитора.

– О чем ты? – брови Кости взметнулись вверх.

– Я не могу заниматься аудитом, потому что ты замешан в это дело, – я ладонью остановила его возражения, – я знаю, что ты не виноват. Но если я решу эту задачу и вскроется наше знакомство – твое положение станет еще хуже. Тем более, это не этично. Я заинтересована в том, чтобы доказать твою невиновность, – я отвернулась от него, скрывая пламя на своих щеках. – Я ни при каких обстоятельствах не могу заниматься этим делом.