Нас разделял десяток шагов. Конечно, девчонка прекрасно слышала, как я приближаюсь. Слышала грохот бутылки по асфальту. Видела, что теперь я стою неподалеку. Однако притворялась, будто ничего не видит и не слышит. Ни разу — даже мельком — не взглянула в мою сторону.

Нестерпимо захотелось схватить ее за шиворот, как следует потрясти и сбросить в реку. Но вместо этого я стряхнул пепел и вдавил окурок в бетон.

— Что-то тут слишком холодно. Может, хочешь согреться? — во мне проснулся злой азарт: сбежит или нет, если я начну приставать?

Скажем прямо: в ее интересах было сбежать. И как можно скорее.

После моих слов девчонка вздрогнула, а я почувствовал какое-то глупое облегчение.

Испугалась — значит, не совсем сумасшедшая. Это хорошо.

Однако она не бросилась бежать, как я ожидал, а резко развернулась, подошла ближе и, запрокинув голову, уставилась прямо мне в лицо.

Как там в дурацких книжках описывают «судьбоносный миг»? «Сердце рухнуло в бездну, а по телу будто пробежал электрический ток»?

Очень смешно. Ничего такого я и близко не почувствовал.

Да, девчонка была красивой, но женская красота меня уже давно не волновала: я лишь машинально отметил бледность кожи и грязные разводы на левой щеке.

А затем случилось неожиданное: в ее взгляде мелькнуло отвращение.

«Она знает, кто я!» Мысль была дикой, и я сразу ее отбросил — нет, невозможно! Но должен признать: ни одна женщина еще ни разу в жизни так на меня не смотрела. Хотя и стоило.

Вдоволь насмотревшись, девчонка отвернулась и снова уставилась вдаль. А потом, не глядя в мою сторону, сказала:

— Да. Хорошо.

Голос прозвучал неуместно-мелодично для такого мрачного места.

— Что? — глупо переспросил я.

— Я согласна. Согреться.

И тут — едва ли не впервые в жизни — я растерялся. Как странно она на меня смотрела! А теперь согласна — на что? Переспать?

Зачем?

Впрочем, это было не важно. Главное, что я не хотел с ней связываться и уж тем более вести к себе домой.

И что теперь делать?

Я зачем-то взглянул на ее ноги. Опять подумал, какая же она странная — напялила летом ботинки, да еще такие старые и облезлые.

Девчонка молчала, вцепившись левой рукой в тесемку тряпичной сумки. Правую из кармана она так и не вытащила.

И я вдруг сказал:

— Ладно, пошли.

Она лишь кивнула в ответ.

Я повел ее через заросли, все еще надеясь, что она испугается и сбежит. Под ногами чавкала грязь и хрустели ветки, в свете луны поблескивали осколки стекла, банки из-под пива и надорванные упаковки от презервативов.

Интуиция выла сиреной: «Какого черта происходит? Что ты творишь? Прекрати немедленно!»

Но я продолжал идти.

Каждый раз, мысленно возвращаясь к тому вечеру, я спрашиваю себя — зачем я это сделал?

Сейчас можно придумать множество объяснений. К примеру, я бы мог сказать, что это был вопрос не цели, а ценности. Что какое-то шестое чувство подсказало, будто эта сумасшедшая может что-то изменить. Однако правда состоит в том, что я не верю в подобную муть. И объяснения этому дурацкому поступку, наверное, не будет никогда.

Пока я шел по тропинке, девчонка, опустив голову, плелась рядом. Она едва переставляла ноги: в каждом ее шаге чувствовалась обреченность, и я с усмешкой подумал — наверное, именно так идут на эшафот приговоренные к казни.

Только вот тогда я даже не подозревал, что приговоренный здесь — я.

3. ГЛАВА 3

Эмилия

(Два месяца назад)

Если бы еще полгода назад кто-нибудь сказал Эмилии, что она решится на убийство, она сочла бы этого человека сумасшедшим.

Еще в детстве, когда Марго била сложенной газетой залетевшую в комнату муху, Эмилия жмурилась и прижимала ладони к ушам, чувствуя, как в груди всё сжимается, а к горлу подступает тошнота.