– Как жизнь? – спрашивает Яр, разглядывая меня и Дарину.

Я уверена, что выгляжу отлично. И с удовольствием замечаю, что ему нравится картинка, которую он видит.

– Всё хорошо, – отвечаю коротко.

Опускаю взгляд на мальчика, который крутится вокруг Ярослава. У него будто пропеллер в попе, он ни секунды не стоит на месте. Интересно, он – его сын?

– Это мой сын Герман, – словно прочитав мои мысли, произносит Ткачук. – А тебя как зовут? – спрашивает, обращаясь к моей крохе. – Сколько тебе лет?

Малышка ожидаемо пугается и прячется за меня.

– Она настороженно относится к незнакомым людям, – поясняю поведение дочери. – Её зовут Дарина, ей скоро будет три года.

– О, так они почти ровесники. Герману завтра исполнится три.

– Крупный мальчик…

Он на голову выше моей Дюймовочки и в целом больше, выглядит старше.

– Да, он высокий. Есть в кого, – говорит с гордостью.

И я чувствую, как раздуваются его щёки и выпячивается грудь.

– А вот и я! – к Ярославу подходит молодая модно одетая женщина с большой порцией сахарной ваты.

– Мама! – громко радуется Герман и подпрыгивает на месте.

Женщина окидывает меня оценивающим взглядом, и я обмираю. Ирка! Бывшую подругу не узнать. У неё совсем другая стрижка и новый цвет волос. Она немного поправилась, но выглядит отлично.

Когда-то мы были не разлей вода, почти как сёстры. Казалось, наша дружба будет вечной. Но она рассыпалась на мелкие осколки, когда подруга посчитала возможным вонзить мне нож в спину и отобрать любимого.

– Каминская! Офигеть. Сто лет тебя не видела, – Ира трещит, будто и вправду рада встрече. – Как жизнь? Как здоровье?

Игнорирую вопросы. Ещё не хватало мне распинаться перед предательницей.

– Садовая! Кто бы мог подумать… – выдавливаю из себя с нотками ехидства в жалкой попытке соблюсти приличия и не выглядеть неудачницей. – Тебя не узнать.

– Мама, дай! – требует Герман сахарную вату, о которой Ира благополучно забыла, увидев меня.

Она торопливо наклоняется к ребёнку, протягивает ему лакомство и быстро выпрямляется. Неприкрыто разглядывает меня. В глазах плещется зависть. Раньше я её не замечала – вероятно, была слепа.

Я изменилась? В последний раз она видела меня без волос, с заштопанным черепом и сомнительными прогнозами для ног. Я давно уже снова полноценная женщина, до которой Ирке далеко, сколько бы времени она ни проводила в салонах красоты и магазинах одежды.

Тем не менее именно она – жена Ярослава и мать его сына. И это причиняет ужасную боль. Хочется кричать, кусаться и драться. Хочется рвать патлы у этой размалёванной курицы. Я едва сдерживаюсь.

– Твоя? – кивает бывшая подруга в сторону Дарины.

– Да. Извините, нам уже пора, – торопливо прощаюсь и тяну дочь к выходу из парка.

Я не могу смотреть на них вместе, таких счастливых. Это выше моих сил.

* * *

– Мамочка, я красивая? – Даринка крутится перед зеркалом.

– Ты – самая красивая, настоящая суперкрасавица, – заверяю дочь.

– Я папе понравлюсь? – она переспрашивает в сотый раз за утро.

– Конечно! Наверняка понравишься!

Я в этом не так уверена. Откуда мне знать, что у Гордея на уме? Что заставило его приехать из-за океана? В лесу что-то сдохло, и он вдруг вспомнил о дочери? Сомнительно. Единственное логичное объяснение – хочет проведать родителей. А чтобы избежать нежелательных разговоров и упрёков, собирается предъявить им мою Дарину. Потому что больше некого: насколько я знаю, Барби так и не подарила Скроцкому ребёнка. Теперь ей уже сорок – рискованно рожать в таком возрасте первенца. Хотя за океаном, возможно, иные нравы и сроки.