– Азазель. Принцепс, первый консул и трибун. Если мерить на единые стандарты, то это соответствует герцогу. Почти, и все-таки немного больше. Правителей, в вашем понимании, в Чертогах нет.

– Ого. Принцепс – это пожизненный глава сената. Консул – главнокомандующий, а трибун – тот, кто отвечает за законы. Фактически вы замыкаете на себе три ветви власти.

Я увлекалась историей. И когда-то первые государства на Мидиусе строились по такому принципу. С той разницей, что всю эту власть один человек себе не забирал. Но в итоге все свелось к империи. Самой справедливой форме правления, как писали в наших учебниках.

– Нет, – возразил герцог-принцепс. – Я лишь имею чуть больше власти, чем мои собратья. Я самый старший из них. По возрасту.

Он сделал очередную паузу и все же спросил:

– А как твое имя? У вас есть имена?

Мне стало страшно. Даже не потому, что он принимал людей за безымянных зверушек. Когда-то на Мидиусе существовали поверья, что враг не должен знать твое имя. И при этом я физически не могла ему солгать. Оттого, что я собралась назваться Лореной, горло аж прихватило..

– Фло… – меня разобрал кашель. – Фелиция.

Герцог смотрел куда-то в облака. Не сомневаюсь, он понял, что я только что попыталась его обмануть.

– Очень приятно, Фелиция. Можешь не отвечать про род и про звания. Ты образована и самоуверенна.

От этого голоса у меня по спине прошла дрожь. Он как будто записал меня в специальную книжечку и поставил печать.

Туман перестал быть просто туманом. Моему взору открылось что-то вроде амфитеатра без пола, где из пустоты одна за другой возникли пять фигур. Нет, они не извивались, как я себя представляла неприличные танцы, но и пристойными эти движения назвать было нельзя.

Все поджарые, ни одной лишней складки. Холмы, впадины и выпуклости.Двигались девушки прямо в воздухе. Все беловолосые, одетые в черные блестящие костюмы – не знаю, что это за материл, но издалека их будто облили краской. Эта одежда подчеркивала каждый изгиб.

Ох, на Мидиусе не принято демонстрировать незамужним девушкам грязные развлечения.

Каждая передвигалась рывками, держа голову и позвоночник чересчур прямо. Темп постепенно нарастал. Они то поднимались выше, то падали на колени. Не прикасаясь друг другу, не замечая нас, с закрытыми глазами.

Я бросила взгляд на Азазеля. Он взирал на этот разврат так, как смотрят в окно, когда дождь пошел не вовремя.

– Что ты чувствуешь? – он обернулся ко мне. Вокруг зрачков снова разгоралось фиолетовое марево.

– Мне не по себе, – честно ответила. – Но я не понимаю, что…

– Аллегро, – Азазель поднял голос, а затем и одну руку вверх.

Характер движений не изменился. Девушки по-прежнему рубили воздух, однако локти и колени сгибали не так часто, как могли бы. Музыка навязывала скорость, звала раствориться, утонуть. Но танцовщицы не желали следовать каждому аккорду и упорно гнули свою металлическую линию.

Шаг вперед, шаг в сторону, резкий уход корпуса влево, а затем вправо – как попытка упасть грудью вперед, которую удалось предотвратить и выпрямиться. А потом, когда они взмывали особенно высоко, то часто именно в этот момент падали на колени.

Невольно я позволила втянуть в это себя. Стала соучастницей. Мысленно двигалась так, хотелось бы мне. Не так, как они.

Я и не постеснялась бы их произнести, но в присутствии герцога боялась. Он же явно чего-то добивался.– Перестаньте сдерживаться. Отбросьте эту манеру, вы же не заводные куклы, ну же…– эти слова лишь крутились в голове.

Танец продолжал воздействовать на меня. Я инстинктивно притопнула ногой в такт и завела плечо назад. Опустив глаза, только сейчас обратила внимание, что на мне надета какая-то бесформенная светлая роба. Не белая, как камзол пресветлого, а цвета небеленого льна. Среди всей этой белизны я, значит, представляла собой единственное серое пятно, как какой-нибудь воробей.