– Танцуй для меня. Хочу, чтобы ты танцевала, – негромкий голос раздался у меня в голове.

Страх оказаться нелепым и неидеальным телом, которое станет извиваться под чудесную музыку… Девушки не поддались, не дали танцу захватить себя целиком, хотя выглядели нелепо. Смогу ли я вот так же диктовать свои правила?Я замерла и перестала смотреть на Азазеля. Однако от того, чтобы подчиниться ритму меня отделял страх отнюдь не перед ним. Нечто другое.

Пожалуй, я бы все равно двигалась иначе. Иногда более плавно, но временами и более вызывающе. Я бы не старалась обуздать мелодию, я бы резвилась вместе с ней: подчеркивала наиболее выразительные пассажи.

Осторожно взглянула на герцога. Он, не отрываясь, смотрел на девиц. Но уверенность, что пресветлый продолжал изучать мою реакцию – да хоть спиной – не покидала.

– У тебя фантастическая восприимчивость, – вдруг заявил он. – Суккубы, при всей их легендарной страстности, реагируют на определенный перечень раздражителей, а у тебя он, кажется, не ограничен. Может быть, в этом все и дело.

Танец замер. Наверное, он остановил девушек жестом или другим способом. Скорее всего перед нами выступали не живые артистки, а записанные голограммы.

Я сразу же резко очнулась. Стою тут рядом с сенатором, которого разъедает любопытство, из чего я сделана, – и чуть ли не в пляс пошла. Так я спровоцирую его на большее. Только на большее – это на что?

Отступила назад и уперлась в перила, за которыми пустота. Пресветлый не сдвинулся с места. Даже не повернул головы в мою сторону. Но вместо того, чтобы успокоиться, сердце колотилось, как бешеное. Я ощущала исходящую от него опасность и реагировала на нее с каким-то болезненным предвкушением.

«Еще бы, – подленько шептал внутренний голос. – Что ты сделаешь такому, как он. Замрешь, как кролик перед удавом».

– И это хорошо, – заметил он. Наверное, уже привык, что я говорю реже и отвечаю невпопад. – Через неделю нам предстоит открывать бал и танцевать основные танцы первой парой.

– Что? Я же пленница. Объект для наблюдений. Зачем это?

– Ты единственная женщина в моем доме. Ты не из нашей расы, но твоя половая принадлежность со вчерашнего дня не вызывает сомнений ни у кого из сенаторов. Конечно, я мог бы заключить тебя в казематы, а танцевать с одной из своих близких дам. Только зачем? Такую гиперчувствительность нужно использовать по назначению. Я соберу корректные данные.

Я вспыхнула. Хотелось смеяться и плакать одновременно.

– То есть вот эти условия, – я обвела рукой нашу площадку и застывших в причудливых позах танцовщиц. – это и есть моя новая среда?

– Ты настаиваешь на темнице? Я привык думать, что лаской можно добиться гораздо большего, чем просто сломить волю ментальным воздействием.

– Спасибо. Вы очень любезны.

Мда, сострить тоже не получилось.

– Ты только что наблюдала за ритуальным танцем страсти. Девушки держались бы еще какое-то время, но потом выпустили бы крылья, а руки превратились бы в стальные мечи. Это символизирует половой акт – когда партнерша перестает ограничивать себе и пытается зарубить партнера во время оргазма. Ему следует всегда оставаться на чеку. Ведь момент не всегда можно угадать правильно.

– Ясно, – выдавила из себя я, больше всего мечтая провалиться под землю. – Отпустите, пожалуйста, в отведенную мне зону. Да хоть с каменной лежанкой вместо кровати. Мне нужно остаться одной.

– Ритуальный танец – форма высшего эстетического удовольствия. Позволяет испытывать возбуждение, предвкушение, чистую радость. Но, как ты могла заметить, мне недоступна ни одна из этих эмоций. С каждым новым воплощением их палитра сокращается, тускнеет. Я, например, полностью не чувствую боль. Наслаждение осталось, однако превратилось в холодное и скучное блюдо. В нечто само собой разумеющееся.