Астафьев обладал одной очень выразительной свехспособностью: выводить меня из себя, всегда сдержанную и спокойную, по щелчку пальцев.

— Очень, — равнодушно пожал плечами Павел, загадочно играя бровями. — А тебе разве нет? Вроде смеялась.

Я пыталась испепелить его взглядом, но, кажется, что-то пошло не так. Не тот посыл уловил Астафьев. С умилением он свел брови на переносице, вытянул ладонь над головой, «поймал» мой взгляд пальчиками и засунул нечто невидимое во внутренний карман пиджака:

— Заберу твою любовь с собой, сладкая. Пусть греет темными холодными ночами…

— «ЛЮБОВЬ»?! — опешила я, вскакивая с места. Бросив краткий взгляд на кухню, я с облегчение увидела, что дверь в комнату как обычно захлопнулась. А значит, нас с большей долей вероятности никто не слышит. Обойдя стол, вплотную подошла к боссу. Казалось, если говорить ему прямо в лицо, эффект будет сильнее. — Павел Григорьевич, это что за цирк? С какой стати прислали моей маме цветы, конфеты, духи? Я думала, что поездка к ней — решение внезапное! Неужели вы с моей мамой и раньше были знакомы?

— Я ничего внезапно не делаю, радостью моя. Но с мамой твоей и вправду сегодня впервые встретились, — коварно улыбнувшись, Астафьев мягко ударил кончиком пальца по кончику моего носа, а после прошелся жарким взглядом по телу, обтянутому плотной спортивной тканью.

Сейчас, когда я уже почти сутки как не ела, моя и без того выразительная фигура заострилась. Тонкая талия казалась уже, чем стоило бы на мой придирчивый взгляд. Для девушки сорока пяти килограмм с ростом метр пятьдесят пять грудь второго размера — это и так много, а сейчас на фоне впалого живота она неприлично торчала. Именно на нее в наглую и таращился Астафьев. Пришлось демонстративно поднять рукой его голову вверх за подбородок и вздернуть бровь:

— Я требую объяснений! Немедленно.

— Ох, Сонечка, — горестно вздохнул Астафьев, а после просто взял и положил ладони мне на задницу, словно они там всегда лежали и нет в этом ничего странного. — Ну, прислал я твоей прекрасной маме подарок с запиской «От босса вашей дочери — Павла Григорьевича Астафьева. В шесть будем на ужин». И что? Мне нельзя прекрасную женщину порадовать? Хочу и буду, эгоистка.

Я настолько была ошарашена беспардонностью босса, что застопорилась. В это время он продолжил разминать мои ягодицы, словно мурчащий кот. Выглядел при этом таким довольным, будто миллион долларов выиграл.

— Ничего не понимаю, — растерялась я, качая головой, — вы еще утром решили сюда поехать?

— Ага, — в конец разошедшийся Астафьев уже плавно залезал мне под лосины, играясь с резинкой от бикини. — Только утром я планировал это в поощрительных целях за найденные деньги, а теперь в наказательных.

— «Наказательных»? — переспросила я, не будучи уверенной, что такое слово вообще существует.

— Именно, — кивнул он, все ближе и ближе притягивая меня к себе, пытаясь уткнуться носом прямо в часть голой кожи между низом топа и верхом лосин. — Ты должна была расчувствоваться, Сонечка. Пожалеть больную мать, которой придется ждать дочь из тюрьмы и сдать мне своего подельника на эмоциях.

— Дима — не мой подельник! Что тут не понятного? Я бы никогда чужого не взяла! — в который раз отчеканила я по слогам, наконец «просыпаясь» и с силой отталкиваясь от Астафьева. Он выглядел разочарованным и грустным, бросая полные отчаянья взгляды на мою грудь. — И вообще, сколько вам повторять, что я не имею никакого отношения к его воровству?

— Ага-ага, — закатил глаза этот умник, отворачиваясь к столу и напрочь меня игнорируя. — Естественно. А еще белый цвет не белый, а зеленый. И Земля не круглая, как треугольная!