Стоило бы запрятать поглубже собственное мнение и пытаться угодить боссу, а не наоборот.

«Прекрати это все, — приняла наконец решение внутри себя, — хватит с него издевательств!».

Только вот Павел Григорьевич не был так прост, как мне бы хотелось. Увы, он не являлся тем человеком, над которым можно подшучивать без последствий. И как только он увидел по моим глазам, что я собираюсь сдаться, проговорил на опережение первым, обращаясь напрямую к мамочке:

— Ой, Марья Витальевна! Вы не иначе, как Ванга, насквозь меня видите.

— Что вы, Пашенька, это все материнское сердце, — мягко улыбнулась ничего не подозревающая мама, а ведь босс явно что-то затевал. В ожидании возмездия я нервно барабанила пальцами по столу и кусала губы, а вот Астафьев словно намеренно меня игнорировал, пытаясь довести до инсульта на нервной почве.

— Нравитесь вы очень, — с чувством воскликнул мужчина, а потом подхватил лежащую на столе руку мамочки и поцеловал. — Можно с вами личным поделюсь, раз на то пошло?

— Конечно-конечно, — закивала женщина, несмотря на то, что я активно щипала ее ногу под столом, призывая остановиться.

— Знаете, почему я вашу дочку так ценю? — наконец тот соизволил посмотреть на меня, с такой искренней улыбкой и восхищением, что я сразу поняла: «В Астафьеве пропадает великий актер. Станиславский бы сказал: «Верю!»». — За преданность делу «от» и «до».

— Она у нас такая, да, — закивала женщина, пока я дышать перестала.

«Тебе конец!», — шептал дьявольский взгляд босса, пока из губ вылетало нечто совсем другое:

— Вот представьте только, — для пущего эффекта даже рукой по столу ударил, — сделали мне резекцию, запретили кушать… Знаете, что Сонечка вычудила?

— Что? — испугалась мамочка.

«Не надо!», — молила я его одними губами беззвучно.

— Говорит: «Буду есть то же, что и вы, в знак солидарности!». Я ее уговаривал, просил, умолял… Нет же, преданная она на все сто, — обратив свой взор ко мне, Павел улыбнулся. — Правда, Сонечка? Что бы я без тебя делал, золото ты мое драгоценное.

— Это на нее похоже, — закивала довольная моим поведением мать, только вот я одна, предчувствуя неладное, начала белеть. Испуганно ахнув, родственница бросила краткий взгляд на мою тарелку, полную всевозможных вкусностей. — Ой, а разве тебе можно такую грубую пищу, раз ты до этого только жидкость пила?

— Нельзя, Марья Витальевна. Категорически нельзя! Может умереть, — цокнув языком, босс заставил мамочку вздрогнуть. — Но вы же знаете нашу святую Соню. Разве она может отказать вам и сказать «нет»? Особенно, если вы так готовились и старались… Умрет, но съест.

Расчувствовавшаяся моим «героизмом» мама буквально всплакнула, обмокнув слезы салфеточкой. Встав на ноги, подойдя ко мне, она нежно потрепала за щеки:

— Дочечка, не нужно идти на такие жертвы, я все понимаю. Ты умница, человек с большой буквы. Я вот так бы не смогла.

И она просто взяла мою тарелку, полную еды, и переставила на другой конец стола.

— Мамочка… — попыталась остановить ее я, но женщина перебила:

— Я больше не буду на тебя давить, правда. Никогда больше не стану наготавливать, клянусь тебе, — вот на этом моменте я возненавидела Астафьева всеми фибрами души. Пока я чуть-чуть над ним подшутила, он мне конкретно жизнь испоганил до конца дней! Вытянув палец вверх, мама резко бросилась на кухню: — Сейчас я принесу тебе стаканчик. Разделите смузи.

И женщина упорхала, а я осталась один-на-один со своим персональным демоном.

14. Часть 14

— Весело вам, да? — сквозь зубы прошипела я, сжимая кулаки до побеления костяшек.