Теперь лицом прижималась к покрытой светлой волосками груди. И улыбалась. Оставив нежный поцелуй в области сердца, посмотрела мужчине в лицо.

— Где ты был все это время? — провела пальцами по заметным ссадинам на лице,  и прикусила губу в ожидании ответа.

Я рассчитывала на все, что угодно, но только не на это.

—В СИЗО. Бывшая удачно устроила мне проблем, понадобилось время, чтобы все решить.

Улыбка резко сошла с моего лица.

В СИЗО.

16. Глава 15

Мира

Меня разбудили легкие, едва различимые прикосновения теплых пальцев к лицу. Воспоминания о событиях вчерашнего вечера и ночи тотчас же заполнили собой все мои мысли, всплывая яркими, будоражащими сознание картинками, то и дело пролетающими перед глазами и заставляющими меня постепенно превращаться в спелый, красный помидор.

Боже, это я была? Это я такое творила? Я же набрасывалась на него, как самка течная и просила, срывая голос: еще, еще, еще. А он, он такой нежный был, ласковый, внимательный, я практически таяла в его объятиях, слушая тихий, гортанный шепот, повторяющий бесконечно, какая я не обыкновенная, какая хорошая, красивая и вообще самая-самая.

И слушала, растекаясь лужицей, как сильно он меня хочет, его признания, его хриплые стоны и сходила с ума, умирая раз за разом тысячей маленьких смертей и восставая из мертвых от очередного «моя».

Я не знала, не предполагала даже, что можно испытывать нечто подобное, сводящее с ума, превращающее тебя в один сплошной оголенный нерв.

Леша долго успокаивал меня, когда я разревелась, узнав о том, что с ним произошло.

Пока я себя накручивала, он был в следственном изоляторе по обвинениям, спровоцированными его бывшей. Это все привело меня в ужас. Как можно? Как можно быть такой тварью?

Наши доблестные правоохранительные органы, вкупе с органами опеки и попечительства, даже разбираться не стали, им просто бросили кость, дав команду «апорт», а они и рады оказались. И будь на месте Леши кто-нибудь другой, кто-то менее влиятельный, неизвестно, где бы сейчас был мирно посапывающий в соседней комнате Артем.

И мне так стыдно стало за свое повеление отвратительное, за ревность свою нелепую и совершенно неуместную, я просто увидела и сделала выводы, создав определенную логическую цепочку на основе ничем не подкрепленных догадок.

Я не ревновала раньше, не знала, как это бывает и каким разъедающим может быть это чувство. У меня словно пол из-под ног выбили и весь воздух из легких выкачали, когда я увидела сцену на кухне. И в своей привычной манере я, конечно, надумала худшее.

А Леша, он ведь мог послать меня куда подальше, малолетку ревнивую, создавшую ему ненужные проблемы, вышвырнуть меня из своей жизни и забыть о нас с отцом. Ему не нужен был долг, и отец ему мой не нужен был, и все, что казалось мне таким логичным рухнуло в тот день, в больнице, когда Леша рассказал, что сделал для отца, что для меня сделал. А я что делала? Изводила его, демонстрируя свое недовольство, истерики закатывала. Сбежала, когда он просил этого не делать, пусть и в своей не слишком мягкой манере.

И я понимала, что виновата, что он для меня все…И вчера устроила сцену в доме его друзей. Я, конечно, потом порывалась вернуться, извиниться, объясниться как-то, а Леша не пустил, он меня вообще из своих загребущих рук не выпускал и на мои доводы о том, что неудобно и надо бы извиниться перед хозяевами, улыбался только и продолжал изводить меня своими поцелуями жгучими, а потом и вовсе заявил, что мне бы для начала перед ним извиниться.

И сказал он это таким тоном, пожирая меня таким откровенным взглядом, что противиться не было смысла, все доводы рассудка разлетелись к чертям собачьим. А потом я извинялась. Долго. Качественно и с особым рвением. Он словно вдохнул в меня жизнь, заполнив собой те темные закоулки души, где долгое время царствовали разрушающие меня изнутри пустота и чувство вины.