– Что ж мне с тобой делать, Огнедар? – вслух потужила Еленька. – Княжича, чай, к грязной рабской работе не приставишь. Ты делать-то что умеешь?

– Да сызмальства только тем и занимался, что ратничал. Из лука могу на лету лебедя подстрелить. С рогатиной на медведя ходить умею. Ну и в бою мечом тоже махать горазд.

– Что ж ты себя-то не защитил, коль так машешь им здорово? – брякнула Еленька и покраснела: не всяко лыко в строку, не всяко слово к месту. Негоже такое было говорить: воинская удача не всегда лицом поворачивается, иногда и гузно свое показывает.

Глаза пленника сверкнули, словно оправдывая имя, которое он себе измыслил.

– Прости, Огнедар, – нехотя повинилась Еленька. – Нехорошее я сказала. Но скажешь – не воротишь, отрубишь – не приставишь. Прости мне глупое мое слово.

– Прощаю, – Огнедар склонил голову перед Еленькой. – А не защитил я себя, потому что у супротивника моего был меч заговоренный, самим Серебряным Лунем зачарованный. Он мой булат враз перерубил.

– А что, Огнедар… – Еленька помялась, но все же задала мучающий ее вопрос: – Он, ну, Лунь этот, старик ведь уже?

– Так его же недаром Серебряным, то есть седым прозвали, – пожал плечами Огнедар. – Только сила чародейская вся при нем, на убыль не идет. Напротив, чем старее чародей, тем мощней его силы.

– Понятно, – вздохнула Еленька: и зачем тогда этот гриб сморщенный ее в жены берет? Точно ее кровь на зелья пустить хочет. И осталось бедной Еленьке пожить всего несколько дней: вот пока батюшка пировать будет да ее сговаривать. Ну, и пока ехать ей к жениху ненавистному. А тогда и времени терять ей попусту нечего! Но надо сначала с этим княжичем разобраться.

– А к какой работе меня приставить, вы, Еленира Мечиславовна, не беспокойтесь, – словно угадав мысли девушки, сказал Огнедар.

– Это почему еще?

– Так раз я ничего, кроме ратного дела, не умею, ваш жених меня к вам стражем приставил. «Будешь, – говорит, – оберегателем для моей нареченной невесты. Глаз с нее не спускай! Блюди пуще души своей!»

Вот те раз! Попала, как кур в ощип!

– А это… Огнедар, – осторожно поинтересовалась Еленька. – Что блюсти-то тебя жених мой подрядил?

– Так жизнь вашу, Еленира Мечиславовна! – отозвался пленник. – Клятву с меня магическую взял, чтобы я от вас не отходил, от любой напасти защищал, в обиду не давал.

– А-а! Ну это можно, – чуть расслабилась Еленька. – Так уж и быть, блюди, раз поклялся. – она махнула на своего свеженарисовавшегося телохранителя шелковым платочком. – Ты покамест отдыхай тут, обвыкайся. Жди, когда я тебя к себе позову. Вот позову, ты и начнешь блюсти.

И она выпорхнула во двор. Да, надо брать ноги в руки, насупившись, решила Еленька. Времени в обрез, а тут еще этот блюдун на ее голову свалился! Как же ей с таким репьем от веночка своего избавляться? А время поджимало.

4. ГЛАВА 4. Как Еленька веночек свой потерять пыталась

Артын обнаружился на заднем дворе, где вместе с другими стражниками весело гоготал над какой-то шуткой. Еленька тут же позавидовала и закипела в душе: «Весело ему, ироду, а то, что меня в жертву батюшка принести хочет, это ему хоть бы хны!»

– Артын Всеславович! Подьте-ка сюды! – холодно приказала Еленька своему ухажеру.

Тот весело оскалился, подмигнул дружкам, поклонился, небрежно откинул на плечи темно-русые волосы и пошел вслед за Еленькой по тропинке между амбарами, овином и другими постройками. Хозяйство у воеводы Друтича было знатное. Одних стад было как пальцев на правой руке, а сел в подчинении и того поболе.

Тропинка привела их к баньке, что стояла у самой речки в отдалении от других построек. В баньке жил банник, да такой злющий, что даже сам воевода его побаивался. То камнем из каменки выстрелит, то кипятком ошпарит, короче, беда, а не банник. Как только ни задабривали нечисть зеленобородую! Новый веник и водичку чистую ему завсегда после мытья в бадейке оставляли, а если гости были, то и хлебушка ему краюху клали. Но все было без толку. А когда паскудный банник из-за полка лапу высунул да за ногу кума воеводиного цапнул – да так, что того только через час смогли квасом отпоить, так заикался – тут уж воевода осерчал и приказал новую баню ставить, в другом месте. А старую баньку забросили. Уж советовали воеводе старую-то подпалить, но тот остерегался. А вдруг банник выживет: ведь чего нечисти-то сделается? И тогда еще пуще озлится? Или в новую переберется? И толку тогда?