А Еленька и не расстроилась. Что ей там делать? Слушать мужицкие байки про то, как они на кабанов охотились? Или как они в прошлом году заливные луга за Харутью-рекой у древличей отбили? Еленя пошла в свой терем копаться в сундуках.

Что ж, скупым Серебряного Луня никто бы не назвал. Подарки он Еленьке прислал знатные, такие князю принять лестно. Еленька перемерила все бусы, серьги и перстни по очереди, потом пошла смотреть свои живые подарки.

Мужчины, которые уже успели к этому времени сходить в баньку и потрапезничать, сидели в сенях. Один из них – с небольшой рыжиной в волосах, любезничал вовсю с Волицей. Та хихикала и закрывалась рукавом от смущения. «Балагур!» – отметила про себя Еленя и важно выступила вперед. Яремники встали и поклонились новой хозяйке. Тот, которого отметила про себя Еленя, поклонился словно нехотя.

– И какая же мне от вас польза? – как будто размышляя вслух, поинтересовалась Еленя, специально не глядя на заинтересовавшего ее красавца.

– Дозвольте слово молвить, барышня ласковая, – поклонился рыжеволосый балагур, с ухмылкой глядя на Еленьку.

– Дозволяю, – вальяжно кивнула Еленька. – Молви.

– Звать меня Творимир. Был я горшечником в нашей деревне. А как стал князь войско набирать, дай, думаю, удачу свою попытаю, пойду на войну.

– Вот и сходил, – усмехнулся второй яремник, полуседой пожилой мужчина. Заметив, как нахмурилась на его вольность Еленька, он поклонился и представился: – Радогастом меня кличут, Еленира Мечиславовна. Шорником я был. А на войну пошел, потому что дом у меня погорел. Коровенка тоже угорела. Хозяйство надо было заново подымать, вот жена меня и погнала. И то я ей говорил: перетерпи, погодь, все наладим. Но нет ведь! Ей все сразу вынь да положь! Вот пусть одна теперь и повертится, узнает, как без мужика-то дом тянуть.

И яремник низко поклонился, словно извиняясь за свои жалобы.

– Ладно, – сказала Еленька. – Не дармоеды вы, и то хорошо. Волица! Пойди их к делу покамест приставь. И горшечник, и шорник нам пригодятся. А нет, так схожую работу какую им найди.

Волица чуть скраснела, но послушно повела за собой яремников.

– А вы что расселись, рты раззявили? – прикрикнула на других девушек Еленька. – Али дел мало? Али мое приданое все пошили?

Девушки бросились врассыпную: добра была Еленька, но горяча, не меньше батюшки своего. И упряма была, как вол: что в ее русоволосую головенку встревало, то назад оттуда не вываливалось.

Еленька осталась наедине с последним пленником. Теперь она повернулась к нему, словно впервые обратив на него внимание. Мужчина возвышался над ней, и девушке невольно приходилось смотреть снизу вверх. Темно-серые глаза древлича смотрели на Еленьку внимательно и блестели, как турмалин.

– А тебя как звать-величать? – солидно изрекла Еленька, стараясь не выдать своего смущения.

– Зовите меня Огнедар, милостивая госпожа, – сказал древлич.

Его голос с хриплыми нотками словно провел когтистой рукой по животу Еленьки. Ох ты ж, Чур меня охрани, вздрогнула Еленька.

– Что за имя такое? – стараясь говорить сурово, спросила она. – Не княжеское, не воеводино.

– То имя, что мне при рождении нарекли, умерло, – пояснил Огнедар. – И сам я умер. А родился новый человек. Да и не пристало, чтобы яремника, как княжича, звали.

Княжич! Еленька едва не ахнула. Ей княжича в рабы отдали! Хитер старый Лунь, подольститься хочет. Небось, уже коврик для нее приготовил. Думает, обмякнет Еленька, на дары польстится и сама ему тепленькая в руки дастся. Ан не бывать этому! Она без боя ни капельки крови своей не отдаст. А на другое старый хрыч пусть даже и губу свою отвислую не раскатывает!