В течение нескольких последующих дней Бок, несмотря на свое внутреннее согласие со схемой Гудериана, продолжал слать указания из ОКХ о том, что танковая группа должна, «по крайней мере, выслать несколько танков к Пропойску» (в полосе 34-й дивизии). Гудериан сам признал, что перед тем, как можно было начать наступление на Москву или предпринять любые другие крупные операции, следовало выполнить одно условие: обезопасить глубокий правый фланг в районе Кричева.

Но ему не хотелось расставаться ни с одной частью из своих уменьшившихся сил, чтобы кто-то другой выполнил эту задачу. Наконец, под непрекращающимся давлением из ОКХ он решил очистить фланг сам и выслал 24-й танковый корпус в южном направлении к Кричеву и левому флангу 2-й армии.

Вполне естественно, что ОКХ все больше тревожилось из-за продолжающегося непослушания его передовых командиров. 11 августа группу армий «Центр» официально уведомили, что план генерал-полковника Гудериана (для наступления по Московскому шоссе) отвергнут как «совершенно неудовлетворительный».

Бок не возражал и «согласился с отменой» плана. Гудериан же был в ярости и ответил угрозой бросить этот Ельнинский выступ, «в котором теперь нет никакого толка, а только источник непрерывных потерь». Это было неприемлемо для ОКХ, и Бок даже стал уверять Гудериана в том, что «он [выступ] гораздо более не выгоден для противника, чем для нас».

В течение нескольких дней ОКХ, по утверждению Гудериана, «обрушило на нас буквально поток разных указаний, что делало совершенно невозможным для подчиненных штабов разработать сколько-нибудь согласованный план». За это время сосредоточение танковой армии становилось с каждым часом меньше, так как вся масса 24-го танкового корпуса барона фон Гейра перемещалась на юг. Скоро в рославльском разрыве осталось почти столько же немецких войск, сколько и русских защитников. 29-й моторизованной дивизии было приказано вернуться со своего недолгого отдыха в этот район, а «Великую Германию» и «Рейх» перебросили прямо сюда с севера Ельнинского выступа, как только их сменила регулярная пехота. «Тактические мероприятия» делали рославльский разрыв уже не пунктом больших возможностей, а скорее «спокойным местечком», где могли отдохнуть усталые соединения.

Пока шли эти маневры и обсуждения, вопрос продолжал рассматриваться на высшим уровне Гальдером, которому всю предшествующую неделю приходилось трижды в день выслушивать ворчание Бока по телефону. Начальнику Генерального штаба удалось убедить Браухича, но последний не мог решиться прямо обратиться к Гитлеру до тех пор, пока не заручится поддержкой еще кого-нибудь в ОКВ. Оба обратились к Йодлю, разложив перед ним все свои карты. После «длительного обсуждения» начальник штаба ОКВ признал их доводы убедительными и пообещал использовать свое влияние на Гитлера. В соответствии с этим Браухич составил большой меморандум о желательности немедленного наступления на Москву и официально «подал» его в ОКВ через Йодля.

Уже прошло десять дней полного бездействия после совещания в Новом Борисове. Марш в тылу 24-го танкового корпуса закончился победой под Кричевом, где были разбиты три русские дивизии, оборонявшие рубеж по Сожу, и взято в плен 16 тысяч человек. Но в результате Гудериан стал заложником той же самой ситуации, которую он использовал в собственных целях менее месяца тому назад. Локальная победа, достигнутая в вакууме неопределенности, могла привести к тому, что использование сил Гудериана вошло бы в привычку, а это означало бы роковое распыление танковой группы.