Инга уснула, но сразу как будто бы очнулась. Не где-то еще, а вроде бы в той же самой палате. Вот только, кроме нее, никого здесь больше не было.

На распахнутых настежь окнах парусами вздувались шторы, кровати стояли на местах, но все пустые. Хотя сразу понятно, что недавно на них лежали – подушки смяты, одеяла скомканы или сдвинуты к краю. Словно девчонки все разом поднялись и куда-то ушли.

Как раз и дверь на веранду оказалась открыта. Но сейчас за ней виднелась вовсе не веранда, не застекленные оконные переплеты и соседние корпуса, а поляна в окружении высоких сосен, освещенная лунным светом. И даже бегло скользнув по ней взглядом, Инга уже ощутила, как же там хорошо и спокойно.

Легкий ветерок перебирал траву, безмятежно стрекотали цикадки и кузнечики, сосны покачивались и шептали, словно тихонько пели, а на небе мигали яркие крупные звезды. Зато другая дверь, ведущая в холл, была заколочена крепкими широкими досками.

Инга почему-то сразу поняла, что за ней кто-то есть – чужой, незнакомый, опасный, голодный и злой. И заперли его неслучайно. Но все-таки она не смогла удержаться, подошла, приложила ухо.

Грубые шершавые доски царапали кожу, и, сколько она ни прислушивалась, из-за двери не донеслось ни звука, а сквозь узкую щель внизу не пробивалось ни лучика света. Так может, Инга ошиблась и там ничего и никого нет?

Она уже собралась шагнуть прочь, но внезапно дверь дрогнула – в нее толкнулись с той стороны. Потом еще раз и еще. Сначала легонько, но постепенно толчки становились все сильнее. Дверь уже не дрожала, а сотрясалась, доски под руками ощутимо вибрировали.

И пусть по-прежнему открывавшийся в противоположном конце палаты вид на чудесную поляну манил мирным покоем и безмятежностью, Инга уже не могла отойти. Но не потому, что ноги не слушались. Вовсе нет. Просто она точно знала: стоило ей отступить хотя бы на шаг, нечто, скрытое за заколоченной дверью, вырвется наружу.

Оно буйствовало, ярилось, тоже чувствуя Ингу, пыталось непременно добраться, привлеченное не живой плотью, а мыслями, эмоциями, надеждами. Но сильнее всего его притягивал страх. Инга и это откуда-то знала, и потому попыталась заглушить чувство, внушала себе, что обязательно справится.

Только как? Что нужно сделать? Вот если бы хоть кто-то оказался рядом, помог, подсказал.

Инга завертела головой, в отчаянной надежде на чудо оглядываясь по сторонам. Но, конечно, не увидела никого, а только еще раз убедилась – она здесь одна против неведомого того, что неистовствовало и бушевало за дверью.

И вдруг в голове возникли слова и сами собой полились изнутри, будто Инга их давно знала, просто забыла, а сейчас вспомнила.

Запертый забился еще неистовей, взвыл во всю глотку:

– И-инга-а-а!

Дверь и державшие ее доски заходили ходуном, выталкивая наружу гвозди. Инга упиралась, как могла, чувствуя, как утекают силы, и упрямо твердила:

Один гвоздь вылетел, пулей просвистел мимо, больно царапнув краем шляпки щеку. Кожу словно обожгло огнем. Инга ощутила острый, отдающий железом запах крови, но не могла ее вытереть. Тяжелые горячие капли сбегали вниз, шлепались на белую ткань майки, расползались пятнами, все шире и шире. А Инга не умолкала ни на секунду: