Оля была права. Раз их отряд самый старший, то и дежурить по лагерю им пришлось самыми первыми – на следующий же день. Поэтому сразу после зарядки перед линейкой Людмила Леонидовна и Коля распределили на всех обязанности.

Кому-то досталось убирать палаты, кому-то территорию, кому-то поливать и пропалывать клумбы. Галю, сестер Быстровых, Иру Никитину, Диму Прыткова и Сашу Самарина направили в столовую. А Паше и Оле, как членам совета дружины, придется ходить по отрядам вместе с санитарной комиссией, проверять чистоту. Только Лёшку с Ингой никуда не распределили, оставили в корпусе – оформлять отрядный уголок.

Они решили не вмещать все, как обычно, на лист ватмана, а сделать по отдельности. Сверху на бумажной ленте – девиз, под ним – большую, нарисованную и вырезанную комету с названием, написанным на длинном широком хвосте. А ниже на подложках из цветного картона – все остальное: список актива, песню, расписание ближайших мероприятий, отрядных и лагерных, которое легко будет дополнить или поменять, таблицу соревнования звеньев.

Еще одну свободную рамку запланировали для всяких объявлений, благодарностей и поздравлений. Они ведь обязательно будут. Ну и совсем уж внизу решили приткнуть самое печальное – график дежурства по палатам.

Коле их идея понравилась, он даже пальцами прищелкнул.

– Действуйте! – заключил воодушевленно. – Еще люди в помощь понадобятся?

Лёшка вопросительно посмотрел на Ингу, но уже через секунду уверенно сказал:

– Нет, мы сами справимся.

В этот момент из девчачьей палаты появились близняшки, сменившие физкультурную форму на обычную одежду перед тем, как отправиться в столовую, и, конечно, его услышали. И естественно, переглянулись, многозначительно приподняв брови, а затем одновременно закатили глаза.

Обижаться на них – совершенно бессмысленно, как и убеждать, что они зря там чего-то себе надумывают. К тому же Инге по большому счету не важно, что о ней в отряде болтают. А Лёшке тем более. Они и в тихий час не стали ложиться, чтобы успеть все доделать, и вожатый сам, не удержавшись, принялся им помогать, начертив и заполнив этот самый несчастный график дежурств.

Полный забот день пролетел незаметно. На вечерней линейке их похвалили и даже вручили переходящий красный вымпел, который тоже теперь висел в полностью оформленном отрядном уголке и невольно притягивал взгляд.

Все уже давно собрались в корпусе, только тех, кто дежурил по столовой, пока еще не было. Но вот наконец и они объявились.

Шагали по дорожке все шестеро чуть ли не торжественным строем с невероятно загадочными лицами. Впереди сестры Быстровы: у Риммы в руках большая, накрытая полотенцем миска, или даже небольшой тазик, у Нели целый букет из столовых ложек. Прытков с Самариным вдвоем тащили алюминиевую кастрюлю, литров на пять. Подошли к уличному столу, поставили со стуком, а Неля свалила рядом ложки.

– Вот! – выдали близняшки хором, гордо задрав подбородки.

– Вы чё, кухню грабанули? – хохотнул Мотя.

Галя фыркнула, смерила его надменным взглядом.

– Зависть, Олежек, плохое качество, – проговорила нарочито назидательно. – Это, может, только тебе грабить надо, а иначе не получить, а нам вот повара сами отдали.

– За отличную работу, – добавила Неля и предупредила: – Только прямо с утра просили посуду назад вернуть.

– Ну и что это? – поинтересовалась Оля Корзун.

Галя подцепила пальцами алюминиевую петельку, немного помедлила, а потом резко сняла крышку.

Кастрюля до самого верха была наполнена компотной смесью: крупными яблочными и грушевыми кругляшами, оранжевыми размякшими абрикосами с косточками, желтыми и темно-коричневыми полупрозрачными изюминами. Все, словно пронизанное солнцем, летом, пропитанное собственным соком и сладостью сахара.