Георг обматывал ленту вокруг моей щиколотки и стремительно терял свое изящество. Он приматывал крепче, случайные прикосновения стали короткими и частыми. Он забывался, готовился показать всю свою страсть. Альберт закончил и припал губами к моей ноге, стал жадно целовать ее, широко раскрывая рот, водя по коже языком и даже причмокивая. Я ждала этого, но не смогла быстро опомниться: после черноты все казалось новым и необычно ярким. Снова ощущения буквально взрывались внутри, снова все чувствовалось острее. Жаркое дыхание, влага языка, касание волос… столько всего, и такое сладкое. По сравнению с этим прикосновения Георга стали едва различимыми, но легкая дрожь напоминала о ненасытной натуре, скрытой под строгим образом.

Альберт добрался до внутренней стороны бедра, посасывал тонкую кожу, и все рьяно, словно не желая отрываться, но внутренний огонь требовал большего. В животе приятно тянуло, грудь ныла и требовала прикосновений, я даже неосознанно потянулась к ней, но ленты не пустили. Было все равно, только бы получить еще прикосновений, своих, чужих — без разницы. Заметив это, Георг томно хохотнул. Его улыбка стала какой-то… недоброй: верхняя губа подрагивала, глаза остекленели и ничего не выражали. Просто хищник перед атакой: жадный, ненасытный и прекрасный.

Альберт тихонько постанывал и шумно дышал, его волосы скользили по тонкой коже, такие прохладные, жесткие. Он почти добрался губами до самого сокровенного, уже вот-вот, еще немного. Я не могла терпеть и сжала кулаки, чтобы хоть как-то вытерпеть заминку, чтобы справиться со стыдом от прикосновений незнакомцев, взгляда Георга, которым он пожирал меня. Он с силой тер ногу, словно требуя еще реакции на ласки. Ее не было — я могла только мучительно ждать.

И тут… господи, тут Альберт обхватил ртом складочки между моих ног, надавил губами, с силой втянул в себя и громко чмокнул. К такому не подготовиться, это напомнило хлесткий удар кнута, который раскалывает сознание. Осталась только горячая пульсация между ног, только удовольствие и влага. Альберт не ждал и бесцеремонно лизал вход… черт, это было невыносимо приятно! Горячая твердость скользила по нежному отверстию, собирала влагу, не замирала и не позволяла опомниться.

Я смутно чувствовала, как впивалась зубами в собственную губу и пыталась выдавить стон, но получалось глухое мычание.

— Да, красавица, — выдохнул Георг, — как хорошо.

Он сжал мое колено. Это была уже не ласка, а полное забытье, попытка сдержаться, насладиться крохами удовольствия. Я бы тоже насладилась, но Альберт повел языком вверх, скользнул по клитору, потом вниз, снова вверх. Быстро, ненасытно. Он давил, и чувствительный холмик буквально вспыхивал. Удовольствие скопилось животе, распирало, искало выход. Мне не вытерпеть долго, а Альберт все гладил, сосал и причмокивал.

Рядом со мной прогнулся матрас, раздался шорох и появилось чужое тепло. Это Георг лег рядом, его лицо оказалось странно близко; до сих пор не верилось в реальность этих выраженных скул и острого подбородка. Его губы лоснились, блестящие волосы разметались по плечам. Он манил; я снова потянулась к нему и услышала усмешку. Альберт не отрывался от своего занятия, двигал языком уже размашисто и ничего не понимал. Им нравилась моя беспомощность, нравилась иметь полную власть; я и сама млела от понимания этого, хоть и знала, что черта не будет пройдена.

Все происходило быстрее, чем получалось осмысливать. Вот уже Георг мял мою грудь, и я застонала по-настоящему. Ничего не могла поделать с тем, как отзывалась собственное тело, как выгибалось навстречу большой ладони. Георг приятно давил на сосок и грел его — только от этого темнело в глазах, — а еще он сжимал его пальцами, потирал коротко и сильно.