Да, только и всего – он рассмеялся. Смех у него был глуховатый, почти женский. Он снова поцеловал ее. Медленно, бережно, как будто ему очень хотелось все сделать как надо. Так же бережно он уложил и раздел ее, складывая каждый предмет одежды и откладывая рядом на траву. Потом встал над ней на колени и поцеловал ее всю – от шеи до лодыжек. На лице у него застыло выражение совершенного изумления: он словно не верил, что ему даровано такое чудо. Когда он вошел в нее, в его глазах появилось настойчивое выражение, воплощение сгустка эмоций. Он двигался все быстрее, его возбуждение росло и росло, и наконец он взорвался в ней.

Ей пришлось силой возвращать себя в настоящее – туда, где священник терпеливо ждал, когда же она нарушит молчание.

Интересно, подумала она, почему воспоминания так тесно связаны с запахами. Теперь она явственно ощущала запах Вильюна – дезодорант, пот, семя, трава, песок.

– У девятой лунки я забеременела, – сказала Кристина, протягивая руку за очередным платком.

Баркхейзен, врач-очкарик, – на сей раз он заплел свои жидкие пряди в подобие косицы, – снова пришел на следующее утро, после того как Гриссел без всякого желания, без аппетита проглотил завтрак.

– Рад, что вы едите, – сказал Баркхейзен. – Как вы себя чувствуете?

Гриссел отмахнулся: какое это имеет значение?

– Аппетита нет? Он кивнул.

– Тошнит?

– Немножко. Врач посветил ему фонариком в глаза.

– Голова болит?

– Да. Он приставил к груди Гриссела стетоскоп и стал слушать его, держа руку на пульсе.

– Я нашел вам жилье.

Гриссел ничего не ответил.

– Друг мой, сердце у вас как у лошади. – Доктор убрал стетоскоп, сунул его в карман белого халата и сел. – Ничего особенного. Квартирка с одной спальней в Гарденз, внизу кухня и гостиная, наверху спальня, есть душ, ванна и туалет. Тысяча двести в месяц. Дом старый, но чистый.

Гриссел отвернулся к другой стене.

– Ну как?

– Не знаю.

– Что с вами, Бенни?

– Док, только что я злился. А сейчас мне плевать.

– На кого злился?

– На всех. На жену. На себя. На вас.

– Не забывайте, что сейчас вы проходите процесс оплакивания, потому что ваша подружка – бутылка – умерла. Первая реакция – гнев на кого-то – возникает именно поэтому. Есть люди, которые на несколько лет застревают на стадии гнева. Их истории можно услышать на собрании «Анонимных алкоголиков»: они поносят всех и всё, орут, ругаются. Но это не помогает. Потом приходит депрессия. Она идет рука об руку с синдромом отмены. И апатия, и усталость. Через это нужно пройти; вам нужно вынырнуть на другой стороне ломки, миновав гнев, прийти к смирению и принятию. Вы должны продолжать жить.

– Зачем?

– Вы должны построить для себя новую жизнь. Вам нужно найти что-то на замену питью. Вам нужен досуг, хобби, физические упражнения. Но сначала живите одним днем, Бенни. Сейчас мы с вами толкуем как раз о завтрашнем дне.

– У меня ничего нет. Только два чемодана с вещами, и все.

– Если вы согласитесь въехать в ту квартиру, жена пришлет вам кровать.

– Вы с ней говорили?

– Да. Она хочет вам помочь, Бенни.

– Почему она не навестила меня?

– Она сказала, что в прошлый раз слишком легко поверила вам. Сказала, что на этот раз будет тверда. Она увидит вас только тогда, когда вы будете совершенно трезвы. По-моему, она решила правильно.

– Здорово вы все придумали, да?

– «Королевский заговор». Все против вас. Против вас и вашей бутылки. Знаю, Бенни, вам сейчас трудно, но вы крепкий парень. У вас все получится.

Гриссел молча смотрел на врача.

– Давайте обсудим ваши лекарства, – продолжал Баркхейзен. – Я намерен выписать вам…