Он стоял в дверях и все зудел и зудел, что молодежь нынче совсем распустилась, что нравы нынче совсем развратные, что молодежь только и думает, что о развлечениях непотребных, а больше ни о чем. От нечего делать Василиса стала разглядывать иконы. Внезапно внимание ее привлекла икона, на которой был изображен маленький, седенький и сгорбленный старичок. Лицо его с каким-то особенным лучистым взглядом было добрым и всепрощающим. Рядом с ним был нарисован большой бурый медведь, доверчиво берущий еду из рук святого.

Василиса внимательно разглядела и икону, и святого. А потом перевела взгляд на соседнюю, где в полный рост стоял совсем другой святой – высокий старец с пронзительным и строгим взглядом.

– А почему у этого дедушки крест на груди другой? – спросила Василиса, перебив сторожа на середине фразы.

Тот замер, потом обернулся и глянул на икону, привлекшую к себе внимание девушки.

– Эх ты, невежда, – укорил он ее. – Тут Сергий Радонежский изображен. Слышала о таком?

Василиса на всякий случай кивнула головой. Если сказать правду, что не слышала и не знает, сторож, чего доброго, вновь примется ее просвещать. А у нее времени на его лекцию совсем нет. В том, что лекция будет именно такой, Василиса даже не сомневалась.

– Но крест у него другой, чем у этого.

И она указала на святого с медведем.

– Серафим Саровский уже после церковного раскола жил, потому и крест такой, – отвечал ей сторож. – А Сергий Радонежский еще до Куликовской битвы по всей нашей Святой Руси был известен. Он Дмитрию Донскому победу вымолил, а через это и всей Руси от Мамая освобождение. А эта битва, голубушка, задолго до Петра Алексеевича прогремела.

– А кресты у них все-таки почему разные? Они же оба наши православные святые?

Сторож взглянул на нее вроде как даже с жалостью.

– Совсем истории не знаешь, да? До Петра одна вера была – старая или староверческая, а после Никон с Петром по-новому книги богослужебные переписали. Ну, многие верующие от такого дела возмутились. Смута даже была. Но с царем разве поспоришь? Кто с новыми правилами не согласен был, тот преследованиям подвергся.

Но Василиса не сдавалась:

– А кресты-то почему разные?

– Почему-почему, вот заладила! Разные, и все! Говорю же, изменения были сделаны. И в богослужении, и в молитвах, и в крестном знамении. Раньше-то двумя перстами крестились, а после тремя стали – щепотью, во имя Пресвятой Троицы. Ясно тебе теперь?

Но хитрой Василисе, которая затеяла весь этот разговор со одной-единственной целью, уже удалось ловким маневром так развернуть сторожа, подведя к иконам, что он отступил со стратегически важного направления. И теперь уже не сторож, а сама Василиса оказалась возле дверей храма. Никто больше не преграждал ей путь! И торопливо буркнув прощальные слова, она выскочила из храма, только ее волосы, стянутые на затылке в длинный рыжий хвост, и мелькнули перед глазами ошеломленного сторожа.

– Вот ведь бестия, – пробормотал он. – И чего приходила? Эх, одна маета от этих рыжих.

И он занялся своими делами, совсем выбросив из головы странную визитершу.

Зря спешила Василиса. У тети Светы новостей тоже не было. Она напрасно проторчала на остановке. Никто из водителей не мог припомнить, чтобы увозил из Карповки еле стоящую на ногах старушку с рослым бородатым сопровождающим.

– Значит, не уезжали они на автобусах. Больно уж приметные оба, сели бы в автобус, водитель их обязательно бы запомнил.

– Как же они тогда уехали?

– На попутке! Машин-то нынче сколько развелось.

– В темноте стояли и ловили попутку?