Ева и Дон вышли из дверей «Парадиза» и сразу окунулись в жаркое летнее утро. У «хонды» стояли два подростка из тех, с кем лучше не встречаться вечером. Грабануть пьяного, поизмываться над запоздалым прохожим, пролететь по улицам с включенным клаксоном, пугая спящих, – любимое их занятие. Но сейчас «югенды» были настроены вполне миролюбиво. Кажется, даже смущены, если подобное чувство было ведомо подросткам. Один сразу отошел к зеленому, как кузнечик, мотороллеру, другой, помладше, кивнул на машину Дона:

– Не бойся, мы просто поглядеть. В салоне-то не очень… Продавец чуть что зовет легавых…

– Смотрите, – великодушно разрешил Дон. – За это денег пока не берем.

Обращаясь к Еве, заметил:

– Когда у меня был «симсон», помнишь эти старые мопеды, их называли «пчела», я мечтал о мотоцикле.

– А теперь о «мерседесе»?

Дон покачал головой:

– Нет. «Мерседес» и так у меня будет. Или «вольво», погляжу. Мечтают – ну, скажем, о чуде. Чего не ждешь, что сваливается на тебя неожиданно.

– Как снег на голову, – вдруг вспомнила Ева русское выражение, часто слышанное от молодого учителя гимназии, и невольно подумала о вчерашнем русском парне в кожаной куртке. Должно быть, он упарился в ней. Вечер был теплым. А сегодняшнее утро еще жарче.

– Хочешь мороженого? – предложил Дон.

– Нет. От него после пить хочется.

– Тогда давай возьмем чего-нибудь выпить, побольше и похолоднее, – предложил Дон, – и рванем за город. Я знаю одно классное местечко. Ты там никогда не была.

– А ты, наверное, всех своих девушек туда возишь.

– Нет. Туда попасть не так просто, – усмехнулся Дон и вытянул из кармана нож. На двери «Парадиза», как белый флаг капитуляции, трепыхалось объявление о продаже. Дон открыл лезвие, подцепил кнопку и снял листок: – Больше не продается. Дело сделано. Теперь, Ева, только с тобой заключить контракт…

Ева промолчала. Они пересекли улицу, Дон заскочил в угловой мини-маркет за провизией. Ева надела шлем, и забрало из затененного оргстекла умерило яркость солнца. Под этим котелком была особая атмосфера. Пахло дорогим табаком и сладкими духами. У Евы закружилась голова.

– Держись крепче и ничего не бойся.

Она перекинула ногу, села в седло, обхватила Дона, сцепив пальцы на его втянутом животе. Машина встала на дыбы, рванулась вперед полным разбегом, и все было так, как представляла Ева ранним утром в своей мансарде, и даже еще лучше. Пролетели мимо Ратушная площадь, где разбирали карусель и фанерные декорации пещеры ужаса, монастырская больница за оградой красного кирпича и граничащий с ней пыльный дворик гимназии. В густом звоне двигателя канули другие звуки, которые хранила память: ненавистный стук пишущей машинки, скрип дверцы холодильника, из которого вытащен последний цыпленок, торжественный и пугающий голос органа после воскресной проповеди.

На перекрестке Дон щелчком пальцев подозвал разносчика газет. Парня в детстве покорежил полиомиелит. Ныряющая походка напоминала лодку в шторм, порванным парусом трепетала на его плечах фирменная бело-зеленая накидка национальной газеты. Еве было наплевать, что пишет «Завтрашний день». Дон пробежал заголовки первой полосы, пока на светофоре горел красный. Под желтый они снова помчались так, словно убегали от большой беды, и вместе со смятым газетным листком как бы прошуршала мимо Евиных голых коленок плоская и скучная жизнь – не вернуть!

«Хонда» вырвалась на автостраду. Грудью лежа на спине Дона, Ева испытывала необычные ощущения. Сердце Евы билось в такт с сердцем Дона и стальным сердцем «хонды», скорость поднимала и опускала и прижимала к седлу. И то ли стон, то ли шепот срывался с пересохших губ и угасал в мягкой подстежке шлема за оргстеклом затененного забрала.