Решив, что игнорировать дружелюбие будущего соратника глупо, я пожал узкую, но очень крепкую ладошку и представился:

– Дан.

– А я знаю! – радостно ощерился Леха, – Данила Полозов… боксер! Верно? Они всех подбирают, чтоб спортсмен был. Лизка, вон, гимнастикой занималась художественной. Я раньше прыгал… стреляю еще.

– Из чего? – машинально спросил я, хотя на самом деле мне было до фонаря.

– Классический лук, – с готовностью сообщил Леха. – Но вообще, могу из всего, что стреляет. Люблю это дело. Ну, пошли, с Лизкой познакомлю. Жрать хочешь? Пока сухпаек, но потом обещают кухню наладить. Идешь?

– Иду, – согласился я, не торчать же тут у ворот.

По мосту мы прошли под арочный вход. Миновали ворота, поднятую решетку и оказались во внутреннем дворе – маленькой полукруглой площади. Я, было, остановился, чтоб осмотреться, но Леха, схватив меня за руку, потащил к крыльцу, ведущему в донжон.

Мы оказались в просторном холле главной башни. В центре журчал струями маленький фонтанчик, а вокруг всюду цвели цветы. В вазах, кадках, горшках на стенах. Прямо оранжерея какая-то.

По широкой, покрытой пестрым ковром лестнице, мы поднялись на второй этаж, где обнаружился другой зал поменьше, из которого вели несколько дверей. На одной из них, я с удивлением обнаружил табличку со своим именем и фамилией, но Леха без колебаний направился к другой, на которой было написано: Елизавета Маевская. Два раза стукнул по двери костяшками пальцев и, не дожидаясь ответа, толкнул. Дверь беззвучно открылась внутрь, и он вошел. Я, было, затормозил, неловко, как-то вламываться без приглашения к незнакомой девушке, но потом подумал: раз дверь открыта, значит, девушка не против визита. Иначе заперлась бы.

Комната была достаточно просторной, и пахло в ней приятно. У стены высокая кровать, под непременным балдахином на четырех подпорках, с занавесями из легкой пестрой ткани. На кровати беспорядочно разбросаны предметы женского туалета. Напротив, большое старинное зеркало в человеческий рост, рядом низенький платяной шкаф, тоже видать старинной работы, щедро украшенный цветами и виноградными кистями. Еще в комнатке имелся туалетный столик, покрытый черным лаком, на котором в небрежную кучу была свалена парфюмерия и косметика хозяйки. Вот и все убранство. Кроме входной, в комнате имелись еще две двери. Одна, видать, в туалетную комнату, а другая, открытая вела на балкон. Там мы и застали Лизу.

Девушка стояла, сгорбившись, облокотившись на мраморное ограждение, и смотрела куда-то вдаль. Была она тонкая, с короткими каштановыми волосами, в джинсах и белой футболке. Одежда висела на ней, подчеркивая болезненную хрупкость.

– Салют, Лизок! – фамильярно окликнул ее Леха.

Лиза не спеша обернулась. Вид она имела неприветливый.

– Я, кажется, просила так ко мне не обращаться?

Ее, пожалуй, можно было назвать красивой. Большие карие глаза, пухлые губы, несмотря на общую худобу, совсем не впалые щеки. Немного портил чуть широковатый, как у мулатки нос, ну и конечно, мрачное выражение на лице. Улыбка бы ей не помешала.

– Да ладно, Лиз, чего ты?.. – Леха малость стушевался.

– Не ладно! Чо надо?

– Да вот, привел нашего третьего. Познакомьтесь, это Данила. Данила, это Елизавета.

Она смерила меня равнодушным взглядом, отвернулась и тогда только сказала:

– Привет.

«Тоже мне, фифа! – подумал я с возмущением, – могла бы и повежливее быть». Что я ей сделал, что она со мной разговаривать не хочет? В голове всплыла детская дразнилка: воображала – хвост поджала…

На этом, наша беседа закончилась, так и не начавшись и покинув негостеприимную Лизу, мы отправились в трапезную.