Мои руки утонули в светящейся пустоте, и я перестал их видеть. Туда же устремилась голова. Стало страшно до одури, до потери сознания. Инстинктивно я отпрянул. Вернее, попытался отпрянуть – веревка держала крепко. Видя, что я упираюсь, Намтар ухватил меня одной рукой, за шиворот, другой, за ремень джинсов и пропихнул вперед, сразу по пояс. Руки у него были железные.

Меня всасывало очень узкое, эластичное нечто. Я двигался по нему, как пищевой комок по пищеводу, медленно и неотвратимо. Наверное, такой же ужас испытывает ребенок при рождении, когда движется через родовые пути матери, недаром потом орет как резаный.

Вокруг мерцало зыбкое марево, словно я оказался в мутной воде в яркий солнечный день, с одной лишь разницей – оно сжимало меня не давая сделать никаких лишних движений. Вдохнуть, как советовал мне рыжий, я, конечно же, забыл и через несколько секунд стал задыхаться. Последующее превратилось в совершеннейший уже кошмар, состоящий из конвульсивных движений и попыток вдохнуть несуществующий воздух. В голове помутилось, гибель уже казалась неминуемой, как вдруг мои распахнутые глаза ослепил яркий свет, а в раззявленный рот хлынул спасительный воздух.

Меня выдернули, как пробку из бутылки, разве что без характерного чпоканья.

3. Глава 3

– Эй, ты как? – Белла уселась на землю рядом со мной, – голова не болит? Не тошнит?

Я потряс головой, проверяя – вроде не болела, но нестерпимо чесался затылок. Потянулся почесать и обнаружил, что руки до сих пор связаны.

– Извини, – сказала девушка и провела ладонью над моими запястьями. Веревка рассыпалась в пыль, немедленно стекшую мне на брюки. Машинальным жестом, я отряхнул их.

– Ты молодец, – она мило улыбнулась, – В истерике не катался, головой о землю не бился… даже штаны не намочил.

– А что и такое бывало? – я не разделял ее благодушного настроения. Еще бы, такого страху натерпелся, что в пору не только штаны намочить, тут и обосраться недолго.

– Всякое бывало, поэтому и говорю, что молодец, не расклеился.

– А предупредить нельзя было? – осведомился я агрессивным тоном.

– Ты бы не понял… такое не объяснишь словами, надо почувствовать. Кроме того, это было испытание, и ты с ним справился, не идеально, но терпимо. Теперь тебе часто придется такое проделывать.

– Что-о-о?..

Она хихикнула.

– Это, только в первый раз трудно, дальше будет гораздо легче. Тут главное углубиться. Дальше можно расслабиться, червоточина сама всосет тебя, а потом выплюнет с другой стороны.

– Расслабиться… может еще и удовольствие получить? Что за червоточина такая? Кто ее точит? И где мы, кстати? – только тут я догадался оглядеться. Точно – тормоз!

Здесь тоже стоял теплый вечер. Предзакатное солнце слепило глаза. Мы сидели на самой вершине заросшего изумрудной травой, большого холма и вид отсюда открывался великолепный.

С трех сторон на холм взбирался лес. Взбирался, взбирался, да так и не взобрался, застряв примерно на середине склона. Хорошо были видны сплетенные ветками толстенные стволы неизвестных мне деревьев, покрытые буро-зелеными разводами мха. Поляны между островами леса пестрели яркими вкраплениями цветов.

Четвертая сторона, прямо напротив солнца, то есть восточная, была свободна от леса. Там среди холмов протекала широкая река, возле которой расположилась деревенька с парой десятков кривобоких хижин. Невдалеке паслось стадо, кажется, овец. Справа располагалось засеянное поле с бродящими по нему взад-вперед фигурками людей. Пахло травой и немножко дымом.

– Ну, хватит рассиживаться, – вырвала меня из созерцательного состояния Белла, – пора.