Что бы произошло, если бы, вместо заполнения пустот мы потратили время и силы на доведение до совершенства тех частей, которые уже есть? Зияющие дыры исчезнут сами собой по мере того, как вы начинаете работать с частями, где глины в избытке. Достоинства вашего ребенка естественным образом заполнят те места, где раньше были пустоты.

В моей работе я часто встречала действующих из лучших побуждений авторитетных родителей, которые непреднамеренно блокировали развитие силы в детях, поскольку действовали с точки зрения дефицита, пускай и самым заботливым образом. Например, они:

• сосредоточивались на низких отметках ребенка, игнорируя при этом высокие;

• фокусировались на неустойчивом внимании ребенка и не замечали то, что его действительно увлекает;

• выговаривали ребенку за грубость, не вспоминая моменты, когда он вел себя вежливо;

• видели только то, что, рисуя, ребенок выходит за контуры, не отмечая его интересный выбор цветов.

Когда я провела выборочный опрос среди почти 10 тысяч подростков с просьбой оценить степень, в которой их родители основывались в воспитании на сильных сторонах, то примерно четверть оценили этот уровень как низкий, и еще около 20 процентов – как средний. Лишь чуть более половины из них охарактеризовали своих родителей как тех, кто опирается на их сильные стороны. Тем временем мои исследования доказывают преимущества подхода с позиции силы для подростков, демонстрируя:

• более высокий уровень удовлетворенности жизнью;

• большее количество положительных эмоций, таких, как радость и надежда;

• лучшее понимание детьми их собственных преимуществ;

• использование сильных сторон для своевременного выполнения домашних заданий;

• использование сильных сторон для решения проблем в дружеских отношениях;

• использование большего количества способов по предотвращению стресса;

• более низкий уровень ежедневного стресса[40].

Полученные результаты исследований подтвердили мою теорию, но у меня имелись также и глубоко личные мотивы для страстного интереса к воспитанию, основанному на сильных сторонах. Как и многие дети, я привыкла рассматривать себя через призму того, кем не являюсь – т. е. сосредоточиваться на собственных слабых местах, недостатках и ошибках. В какой-то мере это было просто частью воспитания в мире, одержимом слабостями. Но прежде всего на меня глубоко влияла психическая болезнь моей мамы. Мамина депрессия часто приводила к ее нестабильному поведению. Это сопровождалось резкими перепадами настроения: от печали – к потребности в поддержке; от эмоциональной опустошенности – к буйной ярости, которая нередко сопровождалась и физической грубостью. Обстановка в доме была хаотичной и непредсказуемой. Я не чувствовала твердой почвы под ногами. В порыве гнева мама могла сказать, что мы – причина ее болезни, и она от нас откажется. Я всегда была настороже, боясь, что она действительно уйдет. Как старший ребенок, я взяла на себя львиную долю ответственности за младших брата и сестру. Я также считала, что смогу сделать маму счастливой, но у меня не получалось. И я росла с убеждением, что, наверное, во мне есть что-то глубоко порочное, что служило причиной маминого несчастья и гнева.

Психиатр мамы не смог рассказать, что делать в такой ситуации, и мои родители решили, что лучший способ защитить нас, детей, – это не упоминать о депрессии вообще. Намерения их были самыми благими, но в итоге вышло так, что нам оказалось не с кем поговорить, когда события приняли пугающий оборот и маму отправили в больницу на лечение. Никто не помог нам понять, что происходит, нам не с кем было поплакать, некому было объяснить нам, что это не наша ошибка. Я чувствовала себя очень одинокой, и долгое время скрывала в себе бескрайнее море печали и вины.