– Забудь о нём, – сказал Калмыков. – Купишь новый.

– Это ещё зачем?

– Затем.

– Симку хотя бы можно?

– Нельзя.

Кирилл подумал в этот момент о Лизе, номер который хранился на той симке. Каждый день намеревался ей позвонить, но так и не решился.

– Машина на ходу? – снова спросил майор.

– Более-менее.

– Что значит более-менее?

– Вчера только из ремонта забрал. Что-то там с зажиганием.

– А вот это хреново. Ехать до Минусинска придётся долго. Дотянет?

– А как долго-то?

– Пять тысяч почти. Это почитай трое суток. Но по-другому никак.

– Ну ничего ж себе… – удивился Кирилл.

– Ага. Считай себя ссыльным. Заслужил. И ещё… – Калмыков нахмурился. – Домой не суйся. Не удивлюсь, если там сейчас обыск и тебя уже поджидают. Всё нужное купишь по дороге.

– Даже так?

– А ты полагаешь, что я тут шутки шучу? В общем, получишь деньги наличкой – прыгай в машину и вперёд без оглядки. Всё понял?

– Понял.

– Я сам свяжусь с тобой, когда придёт время. И давай в этот раз без самодеятельности. Хорошо?

– Да.

– Всё. – Калмыков подошёл к двери и повернул ключ. – Уматывай. Прощаться не будем.

Когда Кирилл построил в навигаторе маршрут до Минусинска, то его ожидало сразу два разноречивых сюрприза. Первый – это, конечно, расстояние, которое на карте выглядело куда внушительнее, чем просто в цифрах. А второе – это то, что Туло́м, где жила Лиза, располагался в сорока километрах южнее Минусинска, а значит, появилась неожиданная возможность с ней повидаться. И даже повод нашёлся не надуманный; правда, номер сотового девушки остался на старой симке. Однако отыскать адрес Лизы Машатиной в двадцатипятитысячном Туломе не составит особенного труда. Это открытие скрашивало нерадостную мысль о предстоящей дороге. И дотянет ли вообще его «Ситроен» – вопросом оставалось открытым.

Первые двенадцать часов прошли без приключений. Машина работала исправно, Мишка вёл себя спокойно – в основном спал, изредка поднимая голову, чтобы вглядеться в однообразный пейзаж, в котором хвойные леса менялись на маленькие деревни или на бесконечные поля, засеянные пшеницей, горохом и медуницей. Новый мобильник был куплен, но в нём не имелось ни одного номера. Остановившись отдохнуть в придорожном мотеле, Кирилл пытался вспомнить хотя бы какие-то из контактов, но так и не смог. В голове и без того приходилось держать кучу разной информации, особенно когда поручали зашедшее в тупик дело. Новые номера плодились ежечасно, и если бы телефонная книга его мобильника была напечатана на бумаге, то получилось бы добрых два-три тома, никак не меньше. А техникой эйдетизма6, подобно Шерлоку Камбербэтча7, Кирилл, к сожалению, не владел.

Как ни странно, но в мотеле он наконец выспался, хотя вздремнул всего на четыре часа. Сама дорога, ведущая в неизвестность, успокаивала и настраивала на философский лад. О злополучном деле «Варяга» Кирилл почти и не думал. Как лист, сорванный с ветки порывом ветра, он катился по асфальту в неведомую даль и с каждым километром всё отчётливей начинал понимать, что по сути в его жизни от этого ничего не меняется. Он и в Питере, где провёл все свои тридцать четыре года, был словно чужим, случайно застрявшим в своей студии с видом на Таракановку. Работа носила его по городам, похожим друг на друга своей незатейливой архитектурой, потом возвращала обратно в питерские колодцы, из-за крыш которых, точно из параллельной вселенной, иногда выглядывали золотой купол Исаакия или шпиль Адмиралтейства. В том «параллельном» мире, наверное, существовала какая-то особая жизнь, ничем не похожая на его. Он мог прочитать о ней в книжке или увидеть в кино, но в реальности находил только серую человечью жадность, злобу, ревность или просто безумие. Работа следователя в убойном меняла взгляды на человека – после десяти лет Кирилл уже перестал замечать в людях добро, и временами начинало казаться, будто все вокруг только и делают, что постоянно друг другу лгут. Единственными из близких, которым Кирилл всецело мог доверять, оставались мама и Калмыков. Вне работы он называл его дядя Миша, а на службе старался избегать обращений – «товарищ майор» звучало чужеродно, а «Михаил Васильевич» выглядело каким-то громоздким. Калмыков приходился Кириллу крёстным отцом, не фигурально, а в прямом смысле. С родным его папой они были лучшими друзьями и напарниками. Так получилось, что в один год сначала погиб на задании отец Кирилла, потом, месяц спустя, его друг, а за этим последовал и развод с женой. Тяжёлый год. И в тот страшный период рядом оказались лишь двое – мама и Калмыков. Им и самим требовалась поддержка не меньше, чем Кириллу – это-то и не позволяло ему опустить руки. Он едва выбрался из этой чёрной дыры, в которую надолго превратилась его жизнь, и притом остался почти прежним, разве что чуть больше замкнутым и старающимся избегать новых тесных контактов. Кирилл удивлялся на себя, когда так легко согласился с предложением Константина довериться совершенно незнакомой ему Эмме и поставить свою судьбу в зависимость от чьей-то посторонней воли. Может быть, так подействовало на него присутствие рядом Лизы? Возможно. И даже скорее всего в этом и крылась истинная причина. И ещё эта копившаяся годами злость. Надоело всё время быть винтиком в чьей-то нечестной игре.