– Ох, Матрен, – донесся до меня с соседнего ряда уставший женский голос, – совсем у меня торговля загибается.

– А я те говорила, Михална, – ответила ей вторая женщина, – продавай ты свою лавку. Все одно никто у тебя ничего не купит. Только стоишь весь день со своими свистульками бесполезными.

– А вот и не бесполезные они, – тут же завелась Михайловна, – ишь они какие красивые да переливистые. И зверей, и птиц…

– А кому оно надо-то? Ну сама посуди – барские мальчонки таким не балуют. А у бедняков и на пропитание денег нет. А то, что повезло тебе с лицензией от Грешника, так то я тебе еще надвое скажу. Не заплатишь ему к концу следующей недели…

– Ох, и не напоминай, Матрен.

А ведь это шанс. Да еще какой! Купят у меня товар эльфы или нет – вопрос открытый. А вот место на рынке мне сейчас ох как пригодится. Да и зачем мне больше чем на семь дней? Дожить бы. Выйдя на проулок, я осмотрел двух женщин и, сунув корзину в руки Лисандре, подошел ближе.

– Скажите, уважаемые, а где мне манок купить поблизости? – спросил я, будто оглядывая ряды.

– Так это, – тут же распрямилась за небольшим прилавком торговка, – у меня, любезный. А тебе для кого? Для уток есть, для тетеревов. Для… – она начала с явным воодушевлением рассказывать, какие у нее есть свистки и дуделки. А соседка, которая только что с таким сочувствием с ней разговаривала, плюнула с досады и ушла восвояси.

– А что, если я у вас весь товар куплю? – спросил я, подмигивая. – Много у вас еще?

– Так сколько есть – все здесь, – замявшись, ответила женщина. Облако колыхнулось, и предзакатное солнце осветило ее удивленное лицо. Я не стал считывать старушку. Явный человек. Лет под пятьдесят уже – все лицо морщинистое. Наверняка с тяжелой историей, не от хорошей же жизни она сама на рынке до сих пор стоит.

– Ну так что? Коли куплю я у тебя все – сколько новое делать будешь?

– Так, – Михайловна замялась, – не знаю даже. Недели две, а то и три.

– И что? Простаивать лавка будет?

– Ох, как бы да, – ответила, вновь погрустнев, женщина. – Так коли не уплачу я мзду на следующей неделе – то и лавки не будет. Муженек мой, светлая ему память, окаянному, купил пожизненную лицензию у Грешника. Да только не предполагал горемычный, что его охота закончится плохо. А я даже на мзду накопить не могу. Иначе есть не на что будет.

– Да ну. И сколько той мзды?

– Так серебряный в неделю, – ответила женщина с лукавым блеском в глазах. Явно уже догадалась о предложении и себе цену набивает. Пусть, мне не жалко.

– Вот как. Ну что ж. Я готов тебе дать два серебра. Если ты мне продашь все свистульки свои и позволишь с лавки неделю торговать. Три, если не будешь спрашивать зачем.

– Ой, так оно мне надо? – улыбнулась женщина. – Знать-то?

– Ну вот и славно. Тогда заключим сделку. Говори первой, – сказал я и внимательно прослушал ее монолог. Вроде все верно, никаких подводных камней ждать меня не должно. – Я, Майкл Хикент, принимаю соглашение, если же кто заранее расторгнуть его захочет, обязан будет другому золотой заплатить.

– Так как же это, – проговорила чуть не в слезах торговка, – батюшки. Ты ж что? По миру меня пустить хочешь, окаянный?! Какой золотой?

– Ну так не нарушай договор, и все будет хорошо, – пожал я плечами, – а серебро твое вот. Как и договаривались. Три штуки.

– Ох, ирод окаянный, решил старую женщину обмануть. Пошто тебе этот золотой штрафа? Мало тебе пятнадцати серебра за мошенничество, коли обману?

– Мало. А теперь прошу лицензию на торговлю.

– Да на. Твоя она на всю неделю. Что хочешь делай. Но чтоб через неделю ноги здесь твоей не было!