Вечер заканчивал Вжибылович. Прерывающимся звенящим альтом, устремив глаза поверх голов в одну точку, юноша читал Надсона:

Последнюю строку Вжибылович почти прошептал, и зал замер, боясь не услышать сокровенного.

Публика не могла смириться, что программа исчерпана. Полковница Московского его величества полка вышла на сцену и декламировала очень уверенно, с жестами:

Стихотворение кончилось, и взоры обратились к отцу инспектору: неужели все? пора расходиться?

– Приглашаю дорогих гостей на чай, – сказал Тихон, и лица расцветила радость.

К чаю подали калачи, печенье, сотовый мед, но всем было дорого продлить чудесные минуты, озаренные поэзией.

– Поздравляю вас, отец инспектор, – подошла к Тихону игуменья Екатерина. – Стихи и молитвы на глазах преобразили юношество. Вы посмотрите, какой свет на лицах! Оказывается, наших детей могут окрылять не только прокламации и мерзкие тайны заговорщиков. Не оставляйте своего прекрасного начинания.

Преосвященный Гедеон взял Тихона за руку, прижал ее к своей груди и тихонько шепнул:

– Благодарю! Я от умиления плакал…

Подходили дамы, господа, говорили что-нибудь красивое, а полковница Московского его величества полка поднесла Псалтырь – переплет из серебряной парчи, с серебряной иконкой Спаса. Принялась упрашивать, чтоб отец инспектор тоже прочитал стихи.

– Хорошо, – сказал Тихон, улыбнулся застенчиво, – я что-нибудь из Александра Сергеевича…

– Нет! Нет! Надсона! Если не помните наизусть, пусть подадут книгу…

– Надсона? Как вам угодно.

– Ах, отец инспектор! Отец инспектор! – воскликнула полковница. – Вы – чудо! Это Бог привел вас в наш город.

15 мая 1892 года глава Холмско-Варшавской епархии епископ Флавиан высочайшим указом во внимание к отлично-ревностному служению и особым пастырским трудам был всемилостивейше возведен в сан архиепископа.

Удостоились Станислава III степени учителя Холмской семинарии Владимир Шайдицкий и Василий Щеглов. Был подарен праздник и всему Холму.

Высокопреосвященный Флавиан благословил ректора архимандрита Климента, в сослужении с инспектором иеромонахом Тихоном, с духовником семинарии Кохановичем, экономом диаконом Сушинским совершить 25 мая в кафедральном соборе – впервые – литургию на греческом языке.

Волнений было множество, кафедральный собор не вместил всех желающих, но, слава Богу, служба прошла без заминок, без ошибок, но Тихону предстояло еще одно испытание: сказать проповедь. Местное общество, восхитившееся литературным праздником, ожидало от инспектора нечто выдающееся и уж по крайней мере неординарное. Тихон, прежде чем выйти на амвон, помолился у престола, но, увидев перед собою тысячи ожидающих глаз, запылал щеками, как мальчишка.

Боялся не услышать себя, но голос звучал ясно, дыхание удалось держать ровно. Показалось даже – это не он произносит слово за словом, а слово ведет его от сердца к сердцу.

– В Православной церкви, благочестивые слушатели, есть глубокий по смыслу и значению обычай, – начал Тихон серьезно и очень просто, – день, следующий за воспоминанием какого-нибудь торжественного события из домостроительства нашего спасения, посвящать празднованию в честь лиц, принимавших участие в этом событии. Так, издревле христиане в день после праздника Благовещения Пресвятой Богородицы собирались для празднования в честь архангела Гавриила, благовестившего Пресвятой Деве о зачатии Ею Христа Спасителя. В день после Рождества Христова – для праздника в честь Богоматери, послужившей великой тайне воплощения Бога Слова. Так поступает Церковь и в настоящий раз. – Тихон передохнул, глубоко, совсем по-детски, и почувствовал, как люди придвинулись к нему, душами придвинулись. – Вчера мы праздновали Сошествие Святого Духа на апостолов, а ныне совершаем празднество в честь Самого Святого Духа.