Я очень хорошо представлял. То, что всем все по барабану, становилось в последнее время огромной проблемой, и далеко не только в Мексике. Когда-то я убежал с Земли, в том числе, и от этого. От безразличных скучающих взглядов и вопросов «Как дела?» от людей, которым абсолютно неинтересно, как у меня дела, и вообще ничего не интересно.

– Так вот, года полтора назад я стала следить за событиями на Озимандии, – торопливой скороговоркой продолжала девушка. – И смотрю, тут-то жизнь кипит! Столько всего происходит! Ну, я решила, что мое место – здесь!

Я улыбнулся. Глаза у нее горели, она стала рассказывать о том, как они с двумя подружками создавали агентство, нашли помещение на периферийной станции Кук, чуть не погибли, когда на станцию набросилась орда лучевых москитоидов, кочевали по Красной зоне и брали интервью у первопроходцев. Теперь одна из ее подружек погибла, другая снимает документальный фильм о восхождении Эдисонов, а Руби – вот, подала заявку в Orange sun, и теперь собственный корреспондент.

Вся эта информация вывалилась на меня за несколько минут, так что я и слова не успел сказать, хотя, казалось бы, роль гида, вроде как, была возложена на меня.

Впрочем, едва мы миновали холл и вышли в узкий коридор с серыми стенами, девушка замолчала и стала с интересом осматриваться по сторонам, хотя тут пока еще ничего интересного не было.

– Станция, как вы знаете, новая, – начал я, когда мы двинулись по коридору, по стенам которого Марина разместила светильники в виде извивающихся стеблей – все разной формы, но, в то же время, удивительно гармонирующие друг с другом. Через равные промежутки в этих пластиковых зарослях можно было рассмотреть утопленные в стену двери. – Поэтому, места у нас здесь мало, только самое необходимое. Вот, накопим денег на четвертый купол, побольше, тогда сможем развернуться. Впрочем, вы, наверное, такие станции не раз видели – это стандартный проект из конструктора.

– А почему вы вообще стали строиться здесь? – деловито спросила Руби, поправляя что-то невидимое в воздухе – должно быть, настраивая виртуальную камеру.

– А где же еще? – спросил я в ответ. – Самое лучшее место – на берегу океана. Не заняли бы мы – другие бы с руками оторвали.

– Но ведь вы же были на месте Колодца, – ее глаза загорелись энтузиазмом – выражение, которое я не раз замечал у Астры. – Вы могли бы застолбить тот участок за собой.

– Могли бы, – я кивнул, поморщившись от неприятных воспоминаний. – Но что бы мы там делали? Это мертвые горы, там карстовый провал, который то и дело проседает снова и снова. Строить там базу – это нужно быть смертником. А ЭОНа там больше нет: поисковики «Юнити» перерыли весь хребет вдоль и поперек. Ничего не нашли, ни крупицы.

«А если бы я занял тот участок и попытался им помешать, они бы все равно перерыли, но закопав предварительно там мой труп», – мысленно прибавил я, но вслух говорить не стал.

– А проект, как у вас, я в самом деле не раз видела в Красной зоне, – Руби кивнула. – Вот только у вас тут все очень мило отделано. Светильники, коврики, орнамент. Обычно люди на фронтире не заморачиваются, все сурово.

Я усмехнулся.

– Есть у нас одна умелица, – ответил я. – Да и вообще, с толковыми крафтерами нам повезло. А вот здесь у нас – медицинский корпус.

Створка двери отъехала в сторону, и перед нами предстала вотчина Норберта. Назвать ее словом «корпус», конечно, значило сильно польстить. В перспективе мы и впрямь планировали отдать под публичную клинику целый купол, но пока это была небольшая коморка с одной койкой, настенным терминалом и сваленными в беспорядке черными кубиками медицинских модулей для разных целей. Возле стены стоял недавно собранный операционно-диагностический модуль второго уровня, похожий на хрустальный гроб Белоснежки.