— Кэрри, — прошептал Сакумо, одной рукой рванув трусики вниз, к коленям, — не надо говорить мне о твоей стыдливости. Не после того, как ты прошла два с половиной курса в пансионате, м?
И снова ледяной душ сдёрнул дымку возбуждения, окунув в неприглядную реальность. Кэрри зажмурилась, тяжело вздохнула, пытаясь сдержать слёзы — действительно, перед кем ей разыгрывать скромность? И даже если она правда чувствует то, о чём сейчас говорит, если правда стыдится того, что слуги могут увидеть их сплетённые в объятии обнаженные тела, Сакумо никогда не поверит. Потому что видел её под другими мужчинами, слышал её порочные стоны удовольствия, знал, как и сколько раз её наказывали. О каком добром имени, о каком особенном отношении с его стороны можно говорить, с таким-то прошлым?
Вздохнув, Кэрри смирилась. Проглотила горький комок, сама потянулась к его губам. Если она здесь ради одного, то хотя бы это будет делать хорошо, а подумать, оплакать свою репутацию, которую уже никогда не восстановить и не обелить, она сможет позже.
Откинувшись на подушки, Кэрри широко развела ноги, сквозь ресницы наблюдая, как спешно он избавляется от одежды. Он её хотел, и это было единственным честным, что могло быть между ними. Опустившись сверху, Сакумо повёл пальцами про влажным губам, осторожно проникая внутрь, и Кэрри показалось, что он слишком пристально следит за её реакцией, словно ждёт, что она отпрянет, зажмётся. Но подобного желания не пришло, быть может, потому что обстановка слишком сильно отличалась от кошмарных воспоминаний с Тони, а может, потому что сейчас Сакумо умело отвлекал, постоянно целуя, поглаживая неспешно, распаляя. Дыхание Кэрри сбилось, она начала отвечать с не меньшим жаром, нетерпеливо ёрзая бёдрами, пытаясь насадиться на пальцы глубже, резче.
Вытянувшись на руках, Сакумо навис над ней, поймал взгляд и медленно коснулся головкой входа, плавно входя до половины и тут же покидая её тело. Кэрри разочарованно застонала, когда он, едва оказавшись внутри, снова вышел, тяжело, сбивчиво дыша.
— Не останавливайся, — простонала она, обвивая его бёдра, надавливая ногами, призывая двигаться.
— Не буду, — пообещал он, входя одним протяжным движением до упора и начиная двигаться. Короткие стоны поплыли над водой, перемежаясь с поцелуями, влажными шлепками, с которыми размыкались их тела. Кэрри впивалась в его плечи, оставляя короткие розовые следы, шептала имя, погружаясь в наслаждение, чувствуя, как от каждого движения, от каждого его толчка становится легче. Когда она задрожала, до хруста прогибая спину, Сакумо прижался губами к её плечу, царапнул зубами, делая последние, хаотичные, торопливые движения. Раздражённо выдохнул — не сдержался, а ведь хотел наслаждаться ею как можно дольше, хотел растянуть её удовольствие, подарить его снова и снова. Но желание было слишком велико, оно не стало считаться с его планами, смело их, как цунами сносит прибрежный городок. Это тревожило. А ещё тревожило то, что Кэрри, кажется, начинает обретать над ним власть, и над этим определённо стоит подумать.