Но этого не случится. Мы слишком непоседливы. Дуджек определил наше ближайшее будущее в клубах пыли, которую поднимает армия на марше. Хуже того, в этом будущем есть прорехи, и похоже, что «Мостожоги» провалятся в одну из них. Бездонную.

Задыхаясь, подавляя очередной приступ боли, капитан Паран присел на корточки рядом с полуголым, покрытым татуировками воином.

– Ты с самого утра надулся, как племенной бхедерин, Тротц, – сказал он. – Что вы там со Скворцом задумали?

Тонкогубый, широкий рот баргаста скривился в чём-то отдалённо напоминающем улыбку, тёмные глаза продолжали неотрывно следить за происходящим внизу, в долине.

– Холодная тьма проходит, – пробурчал он.

– Худа с два! Солнце зайдёт через минуту, идиот.

– Холод и лёд, – продолжил Тротц. – Слепой к миру. Я – Сказание, и Сказание слишком долго не звучало. Но время пришло. Я – меч, который вот-вот вырвется из ножен. Я – сталь, и в свете дня я ослеплю вас всех. Ха!

Паран сплюнул в траву.

– Молоток упоминал, что ты вдруг стал… разговорчив. Ещё он добавил, что это никому пользы не принесло, поскольку, открыв рот, ты растерял последние крохи здравого смысла, если вообще их когда-либо имел.

Баргаст ударил себя кулаком в грудь, звук был гулкий, точно барабанная дробь.

– Я – Сказание, и вскоре его расскажут. Увидишь, малазанец. Все вы скоро увидите.

– У тебя под солнцем мозги спеклись, Тротц. Ладно, мы сегодня вечером выдвигаемся обратно в Крепь. Впрочем, думаю, Скворец тебе это уже сказал. А вот и Вал, он тебя сменит на посту. – Паран выпрямился, поморщился, пытаясь скрыть пришедшую с движением боль. – А я пойду на обход дальше.

Он зашагал прочь.

Чтоб тебя, Скворец, что вы там удумали с Дуджеком? Паннионский Домин… какого Худа нам до этих новомодных фанатиков? Такие секты усыхают. Всегда. Схлопываются. Сперва власть захватывают писцы – всегда так – и начинают спорить про невразумительные детали вероучения. Появляются секты. Потом – гражданская война. И всё. Ещё один цветок растоптан на бесконечной дороге истории.

Да, сейчас всё так ярко и живо. Но цвета блекнут. Всегда.

Однажды Малазанская империя столкнётся лицом к лицу с собственной смертностью. Однажды и для этой Империи наступят сумерки.

Очередной узел боли обжёг так, что Паран согнулся вдвое. Нет, не думать об Империи! Не думать о Ласиин и её Выбраковке! Положись на Тавор, Ганос Паран, – твоя сестра спасёт Дом. Справится с этим лучше, чем когда-либо справился бы ты. Намного лучше. Положись на неё… Боль немного ослабла. Глубоко вздохнув, капитан продолжил спуск.

Тону. Клянусь Бездной, я тону.

Цепляясь, как горная обезьяна, Вал выбрался на вершину. Вразвалочку подошёл к баргасту. Оказавшись за спиной у Тротца, он ухватил одну из кос воина и сильно дёрнул.

– Ха-ха, – пробурчал Вал, усаживаясь рядом, – обожаю смотреть, как у тебя глаза выпучиваются, когда я это делаю.

– Сапёр, – ответил баргаст, – ты – грязь под камнями в ручье, который течёт по полю, где пасётся стадо хворых желудком свиней.

– Неплохо, хотя длинновато. Заморочил капитану голову, да?

Тротц промолчал, не сводя взгляда с далёких Тахлинских гор.

Вал стянул с головы обожжённую кожаную шапку, энергично поскрёб темя между редкими пучками волос и пристально посмотрел на товарища.

– Неплохо, – повторил он. – Благородство. Загадка. Впечатляет.

– А то! Но долго так держаться трудновато, знаешь ли.

– У тебя природный дар. Так зачем ты Парана морочишь?

Тротц ухмыльнулся, так что показался ряд голубоватых подпиленных зубов.

– Это весело. Вдобавок это работа Скворца – всё объяснять…