Скворец хмыкнул.

– Как хочешь, капитан. Предложение остаётся в силе, если передумаешь.

Паран обернулся к нему. Командир ухмыльнулся.

– По крайней мере, на какое-то время.

Из сумрака возникла могучая, темнокожая фигура. Её оружие и доспехи тихонько позвякивали. Увидев Скворца и Парана, женщина смешалась, затем уставилась на командира и отрапортовала:

– Стража сменилась, сэр. Мы все возвращаемся, как и было приказано.

– Почему мне докладываешь, солдат? – пророкотал Скворец. – Обращайся к своему непосредственному начальнику.

Женщина нахмурилась, развернулась к Парану.

– Стража смени…

– Я слышал, Дэторан. «Мостожогам» собрать обмундирование и ждать на плацу.

– До выступления ещё колокол с половиной…

– Мне это известно, солдат.

– Так точно. Слушаюсь, сэр.

Женщина трусцой устремилась прочь. Скворец вздохнул.

– Что до этого предложения…

– Моим учителем был напанец, – сказал Паран. – Никогда ещё не встречал напанца, который бы знал, что такое уважение, Дэторан тут не исключение. Также я знаю, – добавил он, – что Дэторан не исключение и в том, что касается «мостожогов».

– Похоже, этот напанец неплохо тебя обучил, – пробормотал Скворец.

Паран нахмурился.

– Что вы имеете в виду?

– Неуважению к субординации, капитан. Ты только что перебил своего командира.

– Ох, виноват. Всё время забываю, что вы уже не сержант.

– Я тоже, поэтому нужно, чтобы такие люди, как ты, мне напоминали. – Старый солдат обернулся к Молотку. – Запомни, что я сказал, целитель.

– Так точно.

Скворец ещё раз взглянул на Парана.

– Спешка, а потом ожидание, – хорошее решение, капитан. Солдаты обожают томиться от безделья.

Паран посмотрел вслед Скворцу, который направился в сторону ворот, а затем сказал Молотку:

– Этот ваш частный разговор с командиром. Целитель, я должен что-то знать?

Молоток сонно моргнул.

– Никак нет, сэр.

– Хорошо. Можешь возвращаться в свой взвод.

– Так точно.

Оставшись в одиночестве, Паран вздохнул. Тридцать восемь злых, обиженных ветеранов, которых уже дважды предали. Я никак не был связан с предательством при осаде Крепи, и Ласиин объявила меня вне закона вместе с ними. Ни то ни другое нельзя повесить мне на шею, но они всё равно это делают.

Он потёр глаза. Сна Паран теперь… опасался. Ночь за ночью, с самого перелёта из Даруджистана… боль и сны, нет, кошмары. Ох, нижние боги… В ночные часы он извивался под одеялом, кровь мчала по жилам, в животе бурлила кислота, а когда сознание наконец ускользало, приходили сны – прерывистые, дёрганые, где он всегда бежал. Бегу часами напролёт. А затем тону.

Это кровь Пса бежит в моих жилах со всей своей мощью. Больше нечему.

Паран снова и снова убеждал себя, что кровь Пса стала причиной его паранойи. Эта мысль вызывала только кривую усмешку. Враньё. То, чего я боюсь, вполне реально. Хуже – невыносимое чувство потери… неспособность доверять – никому. Без этого – чего мне ждать в жизни? Только одиночества, то есть ничего ценного. А теперь все эти голоса… шепчут, зовут, подбивают. Спастись. Сбежать.

Он встряхнулся, сплюнул, чтобы избавиться от кисловатого привкуса во рту. Думай о той, другой сцене. Одинокой. Невразумительной. Помнишь, Паран? Голос, который ты тогда услышал. Это был голос Рваной Снасти – ты тогда в этом не сомневался, почему же усомнился теперь? Она жива. Где-то, как-то, но чародейка жива…

А-а-а, больно! Ребёнок кричит во тьме, Пёс воет от горя. Душа, распятая на сердце раны… а я себя вообразил одиноким! О, боги, лучше бы так!

Скворец вошёл в сторожку, прикрыл за собой дверь и шагнул к столу писца. Опёрся на столешницу, вытянув больную ногу. Он вздохнул, глубоко, долго, словно распуская один за другим тысячи узлов на бесконечной верёвке, а когда вздох окончился, Скворец понял, что дрожит.