― Ты мог бы поговорить со мной об этом.

― Не начинай.

Когда ухожу, встает и идет за мной.

― После смерти мамы ты закрылся.

― Лучше не лезь, ― предупреждаю, и она понимает: не просто так.

Мама, любое упоминание о ней до сих пор выводят.

У меня крышняк срывает. Я это дерьмо просто не контролирую.

― Я хочу помочь.

― Сам разберусь.

― Как разобрался с Максом? Зачем ты с ним подрался?

Блядь.

― Вышло так.

― Тебя могли исключить.

― И? Мир бы перевернулся или что?

― Мой ― да, ― тихо, но я слышу.

И надо бы ответить, утешить или как там обычно делают в отношениях? Вот только я не умею. Да и не хочу. За это и плачу, как всегда. Вика хватается за каждую возможность упрекнуть. Всё начинается с банального мозгоёбства и заканчивается громкими криками о том, как наплевательски я себя веду. Как ей надоело. Как она хочет другого. Не меня, отношения. А я даже этого ей дать не могу. И снова воюем ― сыпем обвинениями, доказываем, требуем. Эмоционально. На грани. Разве что в стену не летят тарелки. И ссоримся довольно долго, до тех пор, пока не выходит время. А точнее, пока я всё это не пресекаю. Мы не встречаемся дольше, чем на два часа, не гуляем за ручку, не ходим в кино и прочее. По сути между нами лишь секс. Это моё условие, и Вика изначально его принимает. Изначально соглашается с тем, что между нами нет ванильно―клубничных соплей, прибабахнутой романтики и прочей любовно―лихорадочной чуши. Не знаю, что она на досуге болтает своим подружкам и какую лапшу вешает им на уши, а главное ― какую лапшу они вешают ей, но с каждым днём её всё сильнее отклоняет от курса, и я был бы дебилом, если бы этого не замечал.

Терплю. Пока. Но, блядь, если так пойдёт и дальше, придётся с этим кончать. На совсем. Потому что больше всего на свете мне не нужны высосанные из пальца сложности.

По дороге скуриваю ещё пол пачки, но лишь дома понимаю то, в чем до последнего хотел сомневаться ― не вышло. Не сработало. Здесь до сих пор всё о Ней напоминает. Каждый угол. Каждая стена. Особенно та, что наверху. А ещё я постоянно ловлю в воздухе Её запах. И бесит, и затягиваюсь им, как конченый наркоман, наконец, словивший дозу.

Сам себя не узнаю.

Знаю, что, если продолжу ― либо сдохну, либо сорвусь к ней, наплевав на все «но» и прочую херню. Поэтому пишу пацанам и собираю внеплановую тренировку. Ссылаюсь на скорый Кубок между школами, хотя на самом деле просто хочу свалить отсюда как можно дальше и на как можно дольше. Чтобы не видеть / не слышать / не чувствовать. А сильнее ― не думать. Спорт хорошо вышибает из башки всю дурь, а ещё успокаивает.

Меня ― всегда.

― Жора, твою мать, кончай в облаках витать! ― орет Вепрев после того, как Смолов пропускает мой скрытый пас. Очередной.

Это моя зона ответственности.

Я ― разыгрывающий. Я начинаю атаки, либо рвусь напролом, стягивая на себя оборону противника и освобождая парням поле. Я подаю хреновы сигналы, а Жора их принимает. Это наш с ним гребаный танец, который мы давно отточили до совершенства. И который сегодня впервые дает долбанный сбой.

― Порядок?

― С Таней опять… ― признается, и я поддерживающе хлопаю его по плечу.

― Надо собраться, Жор.

Кивает. Знает всё не хуже меня. Сейчас только тренировка ― да, но нам впахивать нужно, чтобы на Кубке не ударить лицом в грязь. Чтобы честь Школы отстоять. Тренера. Команду. А для этого придется погрузиться в технику с головой, выгнав из неё все мысли.

И не только ему. Но и мне.

― Разыгрываем третью и пятую комбинации! Затем отыгрываем нападение и защиту! Давайте, принцессы, шевелите своими поджарыми булками!