– Кстати, твоя очередь, – напоминает Зак.

– Тебе не надоело отвечать на вопросы? – Я приподнимаю бровь. – Разве у тебя мало берут интервью?

– Ненавижу интервью. Но от твоих вопросов я не устаю.

– Какая разница?

– Они настоящие, – отвечает Зак. – Наверное, это мой первый настоящий разговор за долгое время сплошных правил и прочего.

– Твои друзья с тобой не разговаривают?

– Это твой официальный вопрос?

Я обдумываю его нерешительность. Его готовность доверить мне личную информацию.

– Это не для протокола, – говорю я, и он расслабляется.

– У меня осталось не так уж много настоящих друзей. Несколько приятелей сейчас в Сент-Луисе. Но, похоже, из-за всей этой драмы с Евой мой круг общения сузился.

Ей не нравилось, когда я куда-то уходил, и мне до ужаса надоело ругаться по этому поводу. Проблемы бедного богатенького мальчика, да?

Зак опирается локтями о край джакузи и кладет подбородок на тыльную сторону ладоней. Я тоже кладу руки на край.

– Не знаю, – отвечаю я. – Я бы предположила, что трудно заводить друзей, не зная, интересен им ты сам или возможность находиться рядом с тобой.

Он вскидывает брови, и на его лице появляется оценивающее выражение.

– Ладно, все не так уж плохо. У меня есть команда, и мы близки. Я называю их своей калифорнийской семьей. – Он печально улыбается. – Семьей, которой я плачу за то, чтобы она была рядом со мной. Так что да, мне нравятся твои вопросы. И я уверен, что сейчас моя очередь их задавать.

– Мои были не для протокола.

– У нас весь разговор не для протокола, – замечает он. – Если только ты не шпионка «Скандальной хроники»[3].

– Ты меня раскусил. Роль ассистента всего лишь прикрытие. – Я подталкиваю его под руку. – Видишь? Тебе вовсе не стоит переживать о моей дальнейшей карьере.

Зак улыбается.

– Хорошая попытка, но хватит тянуть время. Моя очередь. Когда ты в последний раз была до смерти напугана?

Прямо сейчас.

Эта мысль приходит в голову без предупреждения. Только в ней нет никакого смысла. Чего тут бояться? Но я постоянно борюсь с той аурой безопасности, которую излучает Закари. Меня так и подмывает излить ему душу, потому что с ним все должно быть хорошо…

Я прокашливаюсь.

– Эти твои вопросы становятся все более личными.

– Мы повышаем уровень сложности. Но ты всегда можешь пропустить, – мягко добавляет он.

Я на мгновение задумываюсь, перебирая в памяти моменты, в которых от ужаса перехватывало дыхание. Большинство из них связано с тем вечером, когда сбили Джоша. Его ботинок на дороге. Кровь. Его поминки и куча плачущих людей – особенно его мать, навеки сломленная. Я же была холодна как лед. Или бесчисленное количество долгих, темных ночей, в которых волком таилось горе, готовое разорвать меня в клочья, если взглянуть ему в глаза…

– Эм, первое утро после смерти моего отца, когда мама не встала с постели, – рассказываю я Закари, удивляясь, что выбрала такое легкое воспоминание. – Мне пришлось самостоятельно собираться в школу. Мне было тринадцать, вполне достаточно, чтобы самой справляться со своими проблемами, но просто завтракать в одиночестве на тихой кухне… Да, это было страшно. В глубине души я уже знала, что мать не придет в норму и что детство официально закончилось.

Зак кивает, его взгляд еще больше смягчается.

– Понимаю, это действительно страшно.

Я делаю большой глоток вина.

– Верно. Итак. Твоя очередь. Тот же вопрос.

Он пальцем размазывает по бортику каплю воды.

– В Ванкувере, три года назад. Мы с Евой поссорились, просто грандиозный скандал. Во время него были сказаны слова, которые нельзя вернуть или забыть, и она… – Он замолкает на середине предложения. – Именно тогда в меня впервые закрался настоящий страх, что у нас ничего не получится. Что она уже не та, в кого я когда-то влюбился. – Он вздыхает. – Банально, правда?