— Главное, больше не засовывай язык мне в рот. И мы поладим.  

— Брось. Тебе ж понравилось.

Понравилось. Но ему об этом знать необязательно.

— Ага, — охотно киваю. — Воплю от восторга и трепещу от счастья, разве не видно? Это был лучший поцелуй в моей жизни и всякое такое. Так тебе обычно говорят? — дребезжащий на столе телефон высвечивает очередное сообщение от маман. Пятое за последние полчаса. — Да чтоб тебя. Когда ж ты отстанешь? — раздражённо смахиваю с экрана оповещение даже не открывая. И так знаю, что там.

— Надоедливый ухажёр?

— Надоедливый ухажёр выжигает сейчас рядом со мной кислород и тырит мои сырные шарики, а это пиявка похуже. Мама.

— О, — озадачивается Денис, подзависнув с зажатой в зубах закуской. — Какие у вас высокие отношения.

— Закачаешься.

— Разладился коннект?

— Не может разладиться то, чего нет. Мы никогда особо не слышали друг друга, а как отец свалил её и вовсе переклинило. 

— И у твоих всё по швам? Мои предки тоже разводятся.

О, и в его гадюшнике не всё ладно? А существуют они вообще, нормальные крепкие семьи?

— Паршиво. Смотри теперь в оба. Не успеешь глазом моргнуть, а маман уже найдёт себе нового хахаля. Который, пока она будет занята омолаживающими процедурами, в один прекрасный момент полезет тебе в трусы. В твоём случае, между прочим, это будет совсем трешово, — на меня смотрят как на больную. — Что? И такое бывает, прикинь. Это самое обидное, когда из-за такой мрази приходится съезжать из собственного дома.

Вижу как до него доходит, что чёрный юмор на деле не совсем и юмор.

— Да ладно?!

Ладно-прохладно. Тайны из этого я никогда не делала. Мне-то стыдиться нечего. Наоборот, давно подмывает заявиться на какое-нибудь светское чаепитие и растрепать по большому секрету всем благородным дамочкам бальзаковского возраста нездоровые сексуальные наклонности мамочкиного альфонса. 

Останавливает только одно — страх, что мать такого позора уже точно не выдержит. Какая бы не была, она всё равно моя родительница. И, пускай по-своему, но я её люблю. Той детской любовью, что осталась со мной в более ранних воспоминаниях. Когда мы хотя бы пытались изображать счастливое семейство.

— Лучше жить на шее у подруг, чем просыпаться по ночам от того, что он наяривает там у себя, сидя рядышком, — мне нравится наблюдать за тем, как вытягивается лицо Дениса. Настоящие эмоции. Я ценю это куда больше заезженных подкатов и липовых комплиментов.

— А мать знает?

— Знает.

— И?

— Цитирую: "сама мужиков провоцируешь. Меньше оголяться надо, а то разоденется и ходит с голой жопой". 

Волков давится застрявшим поперёк горла кашлем.

— Прости, конечно, но походу она у тебя реально... того.

— Я в курсе. 

— А почему к отцу не уехала?

— А зачем я ему? Он же не просто так отчалил. Тоже себе замену откопал. Хочешь, поржать? Она младше меня. И я что, должна её мачехой называть? На "вы" обращаться?

А теперь над нами закручивается в вихре протяжный присвист.

— Вот это ты попала.

— Плевать. Пускай живут как хотят и с кем хотят. Я сама по себе, — очередное пиликанье телефона. Да ё маё. — Осталось только с этим придурошным... — всё же открываю сообщение. Ну, как и думала. Ничего нового. — Благотворительным вечером разобраться и ещё пару месяцев про меня не вспомнят.

— Что за благотворительный вечер?

— Ты чё, не в курсах? Ежегодное сборище фриков, делающих вид, что пожертвования с кучей ноликов их любимая развлекаловка после ужина. После обнимашек с бездомными в приютах, разумеется.

— Я не хожу на такие мероприятия. Давно открестился.

— Счастливый. А мне приходится. Ещё и утырков обдолбанных в пару ставят, — подперев голову кулаком безрадостно рассматриваю скинутую фотку с перешитым платьем. Которое повторно велено примерить, то есть для этого снова придётся приехать домой.