Не сильно-то я и толстая. Сверх нормы семь килограмм, как говорил лекарь. И хоть я это понимаю, а от слов становится очень обидно.

— Чтобы крепче на ногах держаться, когда ходят сровнять с землёй, госпожа, — отвечаю я ей с мыслью, что пора учиться защищать свои границы.

В глазах, прикрытых чёрной вуалью, вспыхивают искры.

— Язык есть. А мозги? — ведёт бровью женщина.

— Я была отличницей!

И ради чего, спрашивается, так усердно училась?

— Это не показатель ума.

— А что показатель?

— Умение держать язык за зубами и беспрекословно подчиняться, — говорит она, а мне кажется, что как раз наоборот.

Судя по этой дамочке, в новом месте мне понадобятся как раз зубы. И, чем острее они будут, тем лучше.

И учиться придётся прямо на ходу или даже на своих ошибках, потому что кошмар под названием «приют для неугодных» (и это, действительно, самое безобидное из всех его названий, которые я узнаю позже) уже ждёт меня, потирая когтистые лапы.

Добираемся в это жуткое место мы к ночи. И, назвав его жутким, я не шучу.

Поначалу, глядя на ветхое, полуразваленное здание, мне кажется, что мы ошиблись адресом, но над дверью висит табличка. Под мигающим светом жёлтого фонаря виднеются буквы: «Академия Альмаса — приют юных дев».

— Особо не обживайся, — велит дама, ведя меня по мрачным, пахнущим сыростью и плесенью коридорам.

В темноте мне всё время чудится, что вот-вот откуда-нибудь выскочит мышь. Кажется, я даже слышала писк.

— Комната, в которой ты будешь жить, за этой дверью. Займёшь свободную кровать. Всё остальное тебе расскажут завтра, — сухо командует дама, затем выхватывает из моих рук сумку.

— Но это же мои вещи!

— Здесь больше нет ничего твоего. А насчёт языка я не шутила. Прикуси его и постарайся не злить своих соседок. Они не любят таких, как ты, — назидает дама.

И не успеваю задаться вопросом, что значит «таких, как я», как дверь открывается и меня заталкивают внутрь. Едва не упав и чудом вернув равновесие, окидываю взглядом большую, мрачную комнату с обшарпанными стенами.

Здесь больше дюжины коек-кроватей, с которых тотчас поднимаются девчонки в белых потрёпанных ночных сорочках и, точно призраки из страшных сказок, стягиваются ко мне.

— И кто у нас тут? Новенькая? — Выходит вперёд высокая девица с распущенными белыми волосами.

— Гляньте, мне чудится или она в шелках? Богачка?

Несколько теряюсь от её тона. Она как юная копия той самой грозной дамы, что привезла меня сюда, только та госпожа седовласая, а эта девушка, кажется блондинка. В темноте особо не разглядишь.

— А ну, признавайся! Аристократка, стало быть? — Незнакомка зыркает своими пугающими глазами.

— Теперь уже безродная, — отвечаю я спокойно.

— Так или иначе, а толку от такой мало будет. Белоручка, поди! Вот только слуг ты здесь не сыщешь, усекла, принцесса? — выдаёт девица, и остальные охотно ей поддакивают.

Скрещивают руки на груди и подходят всё ближе, смыкаясь в кольцо. Хотят меня напугать? Что ж, у них это отлично сейчас получается.

— Разойдитесь, — раздаётся усталый голос позади толпы.

Буйные девицы притихают и расходятся в стороны, и по образовавшемому “живому” коридору ко мне медленно идет ещё одна незнакомка в жуткой потрепанной ночной сорочке. Волосы ее чёрны как ночь, а глаза как бездонные пропасти, с пугающим блеском. И, судя по виду соседок, пугает она здесь не только меня.

— К гоблинам тебя, — рычит недовольно девица, рассмотрев меня с ног до головы. — Думала, красавицу привезут. Тьма!

Незнакомка рассерженно возвращается в свою кровать, веля всем остальным не шуметь и лечь спать. Спорить с ней никто не решается, даже блондинка, еоторая первой ко мне пристала, спорить не смеет. Но кидает на меня угрожающий взгляд, когда подруги зовут ее с собой: “Дайра. Дайра, пойдем уже”.