Им не разрешалось бродить по ночам. Эдит могла заметить и нажаловаться матери, а та начала бы кривиться и напомнила бы, что хорошим девочкам полагается спать, когда гасят свет, или лежать с закрытыми глазами, если не спится. Но Эдит сама со временем стала по ночам спать глубоко, так, что хоть ты в ладоши у нее над ухом играй, не проснется. А Кармиль научила Амелию ходить так тихо, что мыши и призраки, пожалуй, могли ей позавидовать.

Амелия выскользнула через приоткрытую дверь своей спальни, огромной и полупустой, с глубоким темным зеркалом над камином и расписным потолком, и тихо, представляя себя мышиной королевой, за которой, пританцовывая и придерживая лапками плащи и платья, сотканные из паутины, идет ее крошечная свита, пересекла гостиную — одну на троих. На узком диване прямо посередине спала, завернувшись в плед, Эдит, и Амелия чуть обернулась и приложила палец к губам, словно делала знак всем теням, текущим за ней, и всем мышам, которые были в ее воображении, тоже вести себя тише. В гостиной пахло розовой водой и пудрой, которой пользовалась Эдит, и еще шерстью и пылью от ее платья, брошенного на спинку дивана.

На минуту Амелии показалось, что из спальни Фредерики, дверь в которую была чуть приоткрыта, разнеслось не то покашливание, не то всхлип, и она замерла на месте, вытянувшись в струнку, и зажмурилась, надеясь так отвести от себя беду — и вся мышиная процессия, конечно, тоже застыла в тех позах, в которых была в этот момент. Но если Фредерика и кашляла или собиралась расхныкаться, делала она это во сне — и не стала продолжать, отвлекшись на что-нибудь более приятное, решила Амелия, к примеру, на очередной свой сон о сладостях и котятах — о чем еще могут видеть сны девочки в ее возрасте?

...о феях, вспомнила Амелия и содрогнулась, делая еще один осторожный шаг в сторону комнаты средней сестры. Об острых зубах и оленьих рогах, о болотной воде и пожарах, и еще о чудовищах, которые гонятся за тобой сквозь чащу...

— Ты чего не спишь? — прошипела Кармиль, когда Амелия нырнула к ней в кровать и обвила сестру замерзшими руками, пряча нос у нее в волосах. Пахло молоком и лавандой. — Ноги холодные, как у жабы.

Амелия пробурчала что-то насчет нерадивых слуг, которые, кажется, решили умертвить хозяев простудой.

— Глупости, — отмахнулась Кармиль сонно и поделилась с Амелией своим одеялом. — Эдит будет ругаться.

— Я сбегу раньше.

— Если кое-кто не разбудит ее в пять утра, — Кармиль поправила волосы, взъерошенные сестрой, и зевнула так сладко, как зевают только довольные жизнью люди и сытые кошки. — Опять кошмары?

— Замерзла, — соврала Амелия.

Они лежали лицом к лицу, подложив ладони под щеки, и в темноте смотрели друг на друга. Из-за приоткрытой двери доносилось громкое дыхание Эдит и тиканье часов, за окном выл ветер. От близости сестры Амелия пригрелась и почувствовала, как ее начало клонить в сон, но не успела прикрыть глаза, как Кармиль вдруг сказала — негромко и осторожно, словно боялась спугнуть свою мысль:

— Ты же поняла, к чему все идет?

Амелия покачала головой: «— Нет», — сказала она шепотом, чуть разомкнув губы.

Рука сестры легла ей на плечо — и погладила сквозь одеяла.

— Мы уедем отсюда. Я думаю, к зиме.

— Нет.

Амелия сама удивилась тому, как твердо это прозвучало.

— Уедем, — настойчиво сказала Кармиль. — Лорд Дамиан сказал нашей матушке, что ей не следует скрывать нас в глуши, что мы должны уже выйти в свет, ведь держать траур столько лет — это неуважение, — она зашептала быстро и едва ли не громко, так, что даже спохватилась и прикрыла рот, испугавшись не то сорвавшихся слов, не то самого звука своего голоса. Эдит в соседней комнате все так же спала.