Все–таки хотя вторая ипостась у меня, а не Георга, больше стремлюсь слиться с людьми именно я. Не забывая, впрочем, пользоваться природным драконьим обаянием.

А меж тем брат прав, для моей сущности гораздо важнее принимать правила зверя. Но они противоречат моим приобретенным на равнине принципам, вот я и чувствую себя сейчас дурак дураком, не желая принюхаться как следует и определить–таки сторону, в которой исчезла Бель. А девушке может быть плохо в данный момент, если довериться моему бешено колотящемуся сердцу, резво разгоняющую панику, приправленную кровью, по венам.

«И Бель смогла довериться инстинктам, приводя меня в чувство».

Эта нехитрая мысль отрезвляет. Она как пощечина, призванная взять себя в руки, отринуть ненужные рассуждения и отдаться на волю тому, от чего я успешно отказывался последние лет десять точно.

Резко поворачиваю и уже бегу, не просто иду, по следу, не замечая ничего вокруг. Останавливаюсь только у дома ведьмы.

Трясу головой, изгоняя остатки разума зверя, и бросаю взгляд на себя и по сторонам. Хорошо, что я вышел из поместья прилично одетый и обутый, а то, отдавшись на волю обонянию, я не замечал ничего вокруг. Но снова я думаю не о том.

Сокрушенно качаю головой, попутно размышляя, что я, кажется, сам начал запутываться в собственной философии, которую выстраивал не один год и стремился сделать не похожей ни на общепринятую людскую, ни на драконью. И теперь в шаге от успеха я начинаю сомневаться.

– Стоп. Она не заходила внутрь, след обрывается, – произношу вслух, так и не постучав в дверь.

Озадаченный, спускаюсь по ступенькам и присаживаюсь на последнюю из них. И тут ко мне подбегает мальчик, и начинает говорить что–то про потерянного питомца, с которым ему непременно нужно помочь.

– Стоять, – произношу строго и хватаю мальца за руку. – От тебя пахнет ею. Где она?

Я почти уверен, что выгляжу сейчас довольно устрашающе, ведь я слишком хорошо знаю такое свое состояние. И зрачки наверняка стали вертикальными, что обычно сильно пугает людей. Мальчик не является исключением.

– Мистер, не надо, отпустите, не ешьте меня. Вот ваши монеты, – жалобно скулит ребенок и свободной рукой протягивает мне мой же мешочек с деньгами.

От удивления моргаю, возвращая глазам привычный человеческий вид.

– Ты когда успел? – забираю монеты, но мальчика не отпускаю.

– У меня больше ничего нет, честно. Я больше не брал. Отпустите меня! – канючит малец.

– И как только ведьма позволяет тебе промышлять возле ее дома, – бормочу озадаченно, но быстро возвращаю строгий тон. – Девушка. Здесь была девушка, и ты к ней подходил, причем на этом самом месте. От тебя несет ею. Где она? Куда дальше пошла?

Мой вопрос мальчишку почему–то приводит в еще больший ужас, чем когда он решил, что я могу его съесть из–за воровства.

– Б–была, да, сэр, – лепечет он, заикаясь, – н–но я не могу вам сказать, куда она ушла. Ее забрали они. Они с меня шкуру спустят, если я их сдам.

– Так–так, – чувствую, как подобрался наконец–то к развязке, – с этого момента поподробнее. И, надеюсь, тебе не нужно объяснять, что если что–то утаишь, я буду крайне недоволен, – угрожающе сверкаю вертикальными зрачками и удлинившимися клыками, – так что твоя шкура в любом случае в опасности.

24. 24

Мальчик в полной мере проникается моим изменившимся видом. Зря я отказался от использования второй ипостаси на равнине, очень даже зря. Прошло всего минут десять, не больше, а я уже испытываю ни с чем не сравнимую эйфорию внутри себя. Как будто только что познал значение слова «свобода». Истинное значение, а не те жалкие подобия, что придумывают для себя в мире людей.