И вот тут, в самом нежном, налитом желанием месте прикусил. Не сильно, но неожиданно и так страстно, что я заскулила от удовольствия, подалась бёдрами ему навстречу, прося ещё…

И всё было, как он сказал: и ноги дрожали от изнеможения и голова кружилась от счастья… И когда он напоил меня досыта откровенными поцелуями и ласками умелых пальцев, поднялся, потянул за собой:

— Пойдём, поможешь мне обмыться хоть немного, я ж весь день в бега́х.

В ду́ше, стараясь не мочить повязку, я поливала его тёплым дождиком, скользила по телу мыльными ладонями, наконец-то наслаждалась волнами крепких мышц и курчавой жёсткостью лобка… Стоя у него за спиной, обхватила яички, покатала их в пальцах… и переключилась на «батю»… О, он был очень го́лоден! Очень требователен и готов на любые подвиги… Денис, зафырчал от удовольствия, но перехватил мою руку:

— Притормози-ка пока, и давай полоскаться, иначе я тебя сейчас прям в мыле…

…Выбрались из душа, прильнули, целуясь к стене — мокрые, дрожащие от нетерпения и предвкушения… Денис оттеснил меня к стиральной машине, и я поняла, чего он хочет. Легонько запрыгнула на неё, откинулась назад, раскрываясь ему навстречу. И заорала от удовольствия, когда он вошёл — с глухим рваным стоном, сразу до упора…

«За стройную фигуру — спасибо физкультуре», как говорится. Развела прямые ноги практически в шпагат, чем тут же вызвала жадный рык и неудержимый, мощный шквал толчков… и в то же время, прочла на лице Дениса знакомую сосредоточенность и самоконтроль... Счастливо рассмеялась:

— Можешь так… в меня… Я… — как тут говорить, когда, остались лишь стоны? — Я таблетки пью… Можно не предохраняться больше!

По глазам увидела — услышал. В блаженстве задрала голову и, не имея больше сил дожидаться его, бурно, громко, бесстыдно кончила. Дениса это подхлестнуло. Долго, глухо застонал и…

Я сначала не поняла, не поверила ощущениям — горячие брызги на животе. Открыла глаза и чуть не заревела. Ну почему? Ну я же сказала, что можно… Ну он же услышал, знаю, что услышал! Почему? Ну почему?

Не справившись с эмоциями, закрыла лицо ладонью, закусила губу, держа слёзы. Ну почему?! Я так долго к этому готовилась, ждала, представляла себе, а он... Всхлипнула. Денис уперся лбом мне в грудь, прижал к себе, часто дыша, упиваясь мощными волнами отходняка.

— Господи, какая же ты сладкая…

Я снова всхлипнула, он поднял голову и требовательно отвёл мою руку от лица. Увидел слёзы.

— Ну чего ты, Милаш,— прильнул поцелуем, ласковым языком щёкоча моё нёбо, исцеляя глупую обиду, возвращая на небеса…

И это возвращение было таким мощным, что я, теперь уже сама не понимая почему, просто разревелась. В его глазах появилась тревога.

— Ээй… Ты чего, малыш? Что случилось? Тебе было больно?

Я мотнула головой.

— А что? Ээй…

Пожала плечами.

— Стоп, ну так не пойдёт, — потянул меня на себя, ссаживая с машинки. Обнял, зажал лицо в ладонях: — Что случилось, Люд?

— Всё нормально…

— Ну как нормально, если ты плачешь?

— Это… От счастья, наверное.

Он замер на мгновенье и, тепло рассмеявшись, зарылся лицом в мои волосы:

— Девочка моя, малышка… Где же ты раньше-то была, а? — Прижал сильнее, аж дыхание спёрло, и шепнул словно самому себе — так тихо, что я едва расслышала: — Ну почему только теперь? И почему именно ты?

Я обвила его руками, прорастая в него, любимого, каждой клеточкой, каждым движением души, каждым ударом сердца. Проникая, растворяясь, становясь отныне им самим… Но где-то в этом счастье — радужном, кристальном монолите, в драгоценном сплаве ЕГО и МЕНЯ, застыло маленькое мутное пятнышко: «И всё-таки, почему? Он же слышал меня, я знаю…»