– Отпусти! – просипела Инна. – Признаю, была неправа!

– Истину глаголешь, – подтвердил я, выполняя ее просьбу. – Так мы договорились?

– Да, – недовольно буркнула она. – Но знай: золотое место в моем сердце ты только что потерял.

– Ничего, переживу. Женских сердец на свете много, может, в каком другом уголок найдется, – заверил ее я. – Пошли, что ли? Часики тик-так делают. Опоздаем – в список не попадем.

– Только ты первый выходи, – потирая горло, велела девушка. – Ты мужчина, тебе по штату положено.

– Вот и весь ваш феминизм, – усмехнулся я. – Он действует ровно до того момента, пока вокруг все тихо и безопасно, а потом сразу начинается: «Ты мужчина, потому пусть тебя съедят первым, а я в это время успею убежать».

– Самое время поспорить о гендерном равноправии и толерантности, – не удержалась от колкости Инна. – Давай, иди уже!

Дверь открылась без скрипа, за ней, как положено, обнаружился коридор. Обычный, гостиничный, пустой, неярко подсвеченный светильниками, висящими на стенах. Красивые, к слову, светильники, стилизованные под средневековые фонари. Видно, у владельцев этого места хороший такой бзик на классическом декоре.

А еще выяснилось, что помещению, в котором мы находились, присвоен номер 84 и оно является самым крайним на этой стороне этаже. За ним лишь стена, затянутая огромным гобеленом, на котором лихие охотники загоняют здоровенного рогатого оленя. Вышивка поражала своим качеством и подходом к детализации, прямо ощущалось, как весело охотникам и страшно обреченному на смерть оленю.

Гобелен есть, а окна нет, что, наверное, неправильно. Плюс на двери, расположенной напротив нашей, таблички с номером я не увидел. Впрочем, не исключено, что это какое-то техническое помещение, в котором хранятся тряпки, ведра, моющие средства и прочий хлам. Их обычно в самом конце коридора и размещают.

– Никого, – повертев головой, сообщила мне наконец-то вышедшая из номера Инна. – Мы что, на этом этаже одни живем?

– Без понятия, – ответил я, сделал несколько шагов и постучал ногтем по фотографии, висящей на стене. – Но с учетом антуража это скорее радует, чем печалит. Не знаю, как тебе, но мне вот совершенно не улыбается случайно увидеть тут, в коридоре, двух маленьких девочек в светлых платьишках, которые держатся за руки, или странного мужика во фраке. Например, вот этого. Глянь, какая рожа!

– Фу, блин! – Моя спутница глянула на фото, где была запечатлена группа людей в нарядах начала прошлого века, стоящих на лестнице. – Вот ты зачем мне это сказал? Теперь не по себе стало, аж мураши по спине пробежались. Еще этот ковролин жуткий! Неужели нельзя было выбрать цвет повеселее? Как кровища же!

– Стандарт, – предположил я, глянув себе под ноги, – или традиция. А потом – на светлом материале пятна видны лучше, чем на вот на таком, темно-бордовом. Гостиница же, постоянно кто-то что-то проливает, роняет, блюет… Про детей не забывай, от спиногрызов шума и грязи всегда полно, они одинаково станут засирать что дешманский кемпинг, что люксовый отель.

– До чего ты неприятный тип, Тёма. Что ни скажешь, все не в тему, – поморщилась девушка и быстро зашагала по коридору, бросив через плечо: – Надеюсь, наше соседство окажется временным и недолгим.

– Надейся, – согласился я, последовав за ней, но притормозил у зеркала, которое висело на стене. – И чего это я неприятный? Вполне себе… Твою-то мать!

Из отражения на меня смотрел не я. Кто угодно, но только не я. Теперь понятно, почему пиджак на мне не висит, как я сначала подумал, а комфортно облегает тело. Да потому что оно размером больше, чем то, которое раньше было. У меня сроду подобного разворота плеч не не наблюдалось. И волосы черные, а не светлые. Да все другое! Ну, почти. Еле заметный шрам на подбородке остался, это я в раннем детстве с самоката навернулся прямиком на железку в траве.