Мюра заказал столик рядом с допотопной дровяной печкой. Саймон приготовился ждать, разглядывая окружающую публику. Обычно здесь можно было видеть интересную смесь известности, богатства и дурной славы – кинозвезд и режиссеров, политиков, надеющихся быть узнанными, и государственных мужей, пытающихся оставаться инкогнито, молодых людей из состоятельных парижских семей, актрис с поклонниками, стареющих плейбоев и почти всегда группу робеющих новичков, не знающих, как себя держать в этой убогой обстановке.

В дверях появились две американские пары. Женщины не по сезону в дорогих мехах, мужчины в летних блейзерах. Саймон заметил на лицах женщин выражение тревоги, когда официант небрежно забрал и швырнул на вешалку стоящую несколько тысяч долларов натуральную шиншиллу.

– Клейтон, – спросила мужа одна из них, – ты уверен, что это именно то место?

– Это же бистро, милая. А ты чего ожидала? – ответил он, усаживая ее за стол.

К Саймону подошел официант с бутылкой мерсо. Аромат вина вызывал в памяти паутину, темные подвалы. Вино было охлаждено, но не сильно, чтобы не заглушить вкус. Попробовав, Саймон одобрительно кивнул. Официант наполнил бокал.

– C’est pas terrible, eh?[5]

В дверь забарабанили, и в ресторан ворвался запоздавший Мюра. Растрепанный, в измятом черном костюме и длинном розовом шарфе, на загорелом лице сверкают зубы и очки, волосы спадают на плечи – будто сбежал из шестидесятых годов. Непостижимо, как ему удавалось руководить парижской конторой, сохранять загар и вести сложную, требующую большой отдачи любовную жизнь. Они познакомились, когда Саймон купил в агентстве Мюра контрольный пакет акций, и с тех пор деловые отношения переросли в дружбу.

– Филипп! Рад тебя видеть.

– Саймон! Пришел пораньше. Нет? Тогда я опоздал. Merde![6] Думал, совещание никогда не кончится.

– Как ее зовут?

– У тебя извращенный ум, друг мой. Но я помню, что ты однажды мне сказал: «Не дури того, кто сам дурачит». – Мюра явно смаковал выражение. Ему нравилось употреблять грубые словечки, и он подхватывал их где только мог. – О’кей. Видишь ли, приходил клиент насчет рекламы йогурта. Женщина в известном возрасте и…

– …один разок для пользы агентства, – подхватил Саймон.

Мюра налил себе вина.

– Она заказала рекламную кампанию на весь следующий год. Мы выпили, чтобы отметить это событие, ну а потом… – Он пожал плечами.

– Не утомляй подробностями. Что будешь есть?

Изучая меню, они нечаянно подслушали разговор за столиком американцев.

– …и знаете, что в конце концов оказалось? Пупочная грыжа.

– Мне жареного цыпленка. Он выходит из больницы и возбуждает дело о преступной небрежности.

Саймон усмехнулся:

– По-моему, лучше слушать о твоих похождениях, нежели такое.

Он кивнул официанту, и они сделали заказ.

– Надолго в Париж? – спросил Мюра. – В субботу вечеринка. Гарантирую хорошеньких девушек. Никого из нашего бизнеса. Стоит побывать, – подмигнул он и попробовал на слух недавно услышанное выражение: – Маленько освежиться.

– Довольно заманчиво, – сказал Саймон. – Но не могу. Завтра утром дальше – еду на машине на несколько дней в Сен-Тропе.

Появился официант с шипящими в остром чесночном соусе жаренными в ракушках гребешками, паштетом из гусиной печенки, перед которым Саймон не мог устоять, и горкой тостов, нарезанных из вкусных французских батонов. На краю стола благоухала покрытая пылью бутылка бургундского. Саймон снял пиджак и огляделся. Все столики заняты, в зале привычный шум. Не умолкал смех – сюда приходили повеселиться. На диету наложен запрет, порции чудовищные. В «L’Ami Louis» приходили не затем, чтобы тихо посидеть за парой листиков салата.