Почему? Почему все именно так, черт возьми? 

Раздражение, злость и беспомощность скручивают меня в своих силках так туго, что я не готова проявить и капли сопротивления. Только не сейчас. Не вижу смысла, по крайней мере, не в таком состоянии. И не с этим мужчиной.

— Почему… — спустя мгновение, первая нарушаю тишину. — Зачем я вам? — уже шепотом вымаливаю ответ с мучительной гримасой на лице, но Мирон отворачивает голову.

— Сам не знаю, — вижу, как он сглатывает, а потом равнодушно пожимает плечами и продолжает: — Поживем - увидим.

«Поживем – увидим»? Все так просто? Этот подонок знает, что не имеет права вершить чужие судьбы? Я не игрушка, черт бы его побрал, которая будет валяться на его полке до первой надобности!

Нахмурив брови, я впиваюсь в своего собеседника шокированным  взглядом, но вместо того, чтобы высказать недовольство, невольно наблюдаю, как аппетитно он курит, вот как у него это получается? Пара движений мужской руки с зажатой между татуированных пальцев сигаретой, легкое движение губ, и все мое раздражение тонет в жаре, охватывающим низ живота. Мирон будто поедает самый изысканный деликатес, а не пережевывает вонючий табак.

— Ешь, — снова напоминает он мне, и, не найдя в себе силы возразить, с горечью во рту я соглашаюсь с поражением, и только через минуту начинаю макать кусочек тоста в желток и сок от бекона. 

Правда мне становится легче, когда рот наполняется чем-то съедобным, я даже прикрываю глаза и пытаюсь отбросить все, что только что произошло, в сторону и насладиться вкусом свежей пищи. И у меня это получается, потому что через пару минут я вычищаю тарелку до блеска, с наслаждением слизывая с пальцев остатки вкуснятины.

— Повтори.

Я даже дергаюсь от требовательного обращения.

— Ч-что? — проглатываю остатки еды и, не отводя взгляд от напряженной позы мужчины, делаю неспешный глоток сока.

— Оближи свой палец. — Мои глаза становятся размером с блюдца, я даже не моргаю, пока глаза не начинает щипать, а когда до меня доходит смысл сказанного, пульс бросается вскачь, эхом разнося волнение во все потайные уголки моего тела. Но вопреки всему я выполняю его требование и обхватываю кончик пальца губами. — Глубже.

Ох… Проклятье, от того, с какой интонацией он это говорит, мои внутренности скручиваются тугой спиралью и устремляются прямо вниз. Прикрываю глаза и носом втягиваю дозу спасительного воздуха, вот что я за дура такая? Ничему жизнь не учит. Может я и правда непутевая? Передо мной сидит мужчина в разы старше меня, а я выполняю его извращенные прихоти, не в силах отказать. Да и разве могу я ему отказывать? Вон как смотрит, лишнее движение и набросится, обглодает до косточек… А может, я просто не хочу перечить? Может быть, рядом с ним, как бы все неправильно это не выглядело, забывается все плохое?

Нет, Варя, прекрати, этот мужчина не должен завладеть твоими мыслями!

— Достаточно! — Мирон резко обрывает меня, и я вижу, как он ударяется затылком о спинку кресла и тяжело сглатывает. — Я не садист, пока не трону тебя, — говорит так тихо, будто я не должна была это слышать. 

Но я услышала.

И вот это вот «пока не трону» ни разу не приносит мне облегчения, а потом я вспоминаю вчерашнее «Теперь ты принадлежишь мне…» Принадлежу. Как вещь? Или может для него я такая же зверюшка для плотских утех? Нет, не хочу этого! Да, признаю, он мне нравится как мужчина, хоть я и не должна чувствовать к нему подобное, но вот это вот желание подчинить и овладеть приводит в напряжение. Я не хочу, чтобы он видел во мне шлюху. Не желаю, чтобы использовал мое тело. Вот только проблема в том, что я сама предстала перед ним такой и теперь глупо требовать от него иного.