Вытираю нос рукавом.

Как можно нанимать вот таких уродов охранять как он сам сказал “отдых приличных людей”. Деревенщина! Хамло!

Я уже подошла к проезжей части, а он все продолжает орать ругательства.

Пересекаю дорогу. От отчаянного гула клаксона закладывает уши.

Разворачиваюсь, достигнув тротуара, и показываю средний палец. Сама не знаю кому. Миру? Мужчинам?

- Дура! - орет этот охранник элитного заведения для богачей.

- Жена ушла или просто не дает?! - выкрикиваю на прощание и возвращаюсь в клуб.

У барной стойки уже ждет один из парней, с которыми я думала мутить в поездке. Второй, смотрю, вертится на танцполе вокруг Евы. Я думала свалить от них мирно. Но теперь я похожа на героиню, мстящую за весь женский пол.

- Дашь мне свой телефон? - премило хлопаю глазками. - Да просто один маленький звонок. Насчет нашего на четверых отеля.

Обещание жаркой ночи всегда работает безотказно, если делать это достаточно убедительно.

Он уходит. А я проверяю переписку парней чтобы окончательно убедиться в том, что мне не показалось. Чат в “телеге” лучше всяких слов доказывает, что эти двое ещё те уроды. Они поспорили между собой на девственность Евы!

Выхожу из себя и топлю в бокале гаджет.

Направляюсь к пожарной сигнализации. Мне не привыкать сбегать от мужчин, точнее, от уродов таким способом.

Полчаса на дорогу до шале, которое мы снимаем, и вот я уже пью вино, потому что мне надо как-то зализать свою рану. Теперь история со Старским уже не кажется мне такой хорошей. Потому что я страдаю по нему. А ему, однозначно, до меня дела нет.

И если бы я даже захотела снова встретиться, мне не успеть за всеми этими бизнес-джетами, да и меня не подпустит к нему ни один охранник.

Делаю огромный глоток, глядя в стену.

Ещё никогда я не позволяла себе пить так много, как в эти дни. Как сейчас…

Но мне надо забыться.

Как и мечтала, я отдала девственность тому, кого полюбила, однако он совершенно не разделяет моих чувств.

А где-то наверху спит моя подруга, чистая и непорочная как ангел. И совершенно не знает о том, что я ее только что дважды спасла.

На утро меня добивает головная боль. И дурная карма - не разлепив толком глаза, я спотыкаюсь. И самым неудачным образом ломаю ногу.

Дикая боль - вот что действительно помогает отвлечься от Старского и даже от вопросов почему мой отец оказался в шале с утра, когда я вроде бы сделала все для того чтобы от него избавиться.

Я благодарна ему за то, что возится со мной и договаривается об операции. Сейчас, и правда, не до семейных склок и сложных вопросов.

Мне обещают поставить в ногу железяку, но, как говорила Скарлетт: “Подумаю об этом завтра”.

Наркоз я воспринимаю как способ отключиться и обещаю себе, что проснусь новой после операции. Я стану сильнее.

Обязательно стану…

Канун Нового Года в больнице. На обезболивающих, без способности нормально передвигаться.

Нет, меня, конечно, посещают отец и Ева, но, отчего-то в эту ночь хочется остаться одной. Нужно о многом подумать и понять, что же дальше.

Мы с отцом смотрим друг другу в глаза и я не решаюсь заговорить первой, потому что здесь моя подруга, а между нами с папой есть много такого, что я при Еве не хотела бы озвучивать.

Он, вдруг, вкладывает мне в ладони цепочку с золотой подвеской. Я пару раз замечала эту вещь у него.

Папа долго-долго держит мои ладони в своих и улыбается как будто бы с болью.

Я не могу понять того, что он явно не решается озвучить.

- Я расскажу тебе все, что от тебя скрывал, - с этими словами он поднимается с моей кровати, оставляя по себе горьковато-приторный запах знакомого одеколона. - Если пообещаешь, что вместо меня сегодня вечером позаботишься о себе.