Голоса на заднем плане стихают. Так, будто она выходит в отдельный кабинет и закрывает за собой дверь.

Обернувшись, рассматриваю все еще красное лицо, надутые губы и насупленные брови. Маша крепко обнимает своего тряпичного зайца и сладко дрыхнет.

Машину обойти не успел — она уже в отруб. Настрадалась, бедная.

— Ну, так что? — напоминает о себе начальница.

— Я просто не смог, — признаюсь в срыве операции. — Маша верещала так, будто я продавал ее в Бангладеш.

— Боже. Какой еще Бангладеш?

— Это страна такая в дельте рек Ганг, Мегхна и Брахмапутра, — даю географическую справку. — Практически со всех сторон окружена Индией. Является самой густонаселенной, на один квадратный километр там больше тысячи человек. И детям там непросто…

— Владислав Алексеевич, зачем вы это мне рассказываете? — снова сквозь зубы произносит начальница.

— Так вы сами спросили… про Бангладеш.

Она часто дышит.

Очень часто…

Наводит на мысль…

— Быстро верните Машу обратно в сад, Отец, — угрожающим тоном требует.

— Как я это сделаю? Она спит.

— Что значит «спит»? Включите видеосвязь! — рявкает.

Да твою мать.

Нажимаю на кнопки и зависаю — челюсть отваливается, потому что начальница вместо кружев надела белый пиджак, а вот губы…

Губы она накрасила ровным ярко-красным.

В анабиозе провожу какое-то время.

Молча наблюдаю, как Тореодоровна, словно рыба на берегу, хватает воздух и шлепает губами, будто задыхается. Не сразу понимаю: это вовсе не глюк, это я случайно отключил звук. И пусть так было идеально, но приходится воротить голос начальницы обратно.

Жму на перечеркнутый рупор.

— Вы издеваетесь? — глядит на меня горящими глазами.

— Нет, простите.

— Где Маша?

— Вот, — показываю и снова навожу камеру на себя. — Говорю же — спит.

Смотрим друг на друга. Федерика вдруг смущается.

— Я вас предупреждала, что она бывает капризной. — Поправляет волосы.

— Капризная — это когда ребенок ногой топает, а она орала так, будто ваша средняя дочь привела ее на сеанс экзорцизма.

— Владислав Алексеевич, вы преувеличиваете. Маше четыре года. У нее слабая психика.

— А мне чуть за сорок, а проблемы те же. Плюс бессонница.

Взгляд с экрана становится строже.

— Мне придется ввести штрафы за срыв дисциплины у детей. Это важный момент, который я всегда стараюсь соблюдать.

— Ладно уж. Разберемся.

— И пожалуйста, не опаздывайте за старшими детьми. У меня сегодня ответственное совещание, я не смогу быть на связи несколько часов.

— Не опоздаем.

С Серегой, в период службы за особую любовь к азиатской культуре получившим позывной «Азиат», мы встречаемся в бильярде. От монголоидов у бывшего сослуживца ровным счетом ни-че-го. Высокий рост, косая сажень в плечах, светлые волосы и рыжая борода. Вот такой вот Азиат. Нетипичный.

С горем пополам растолкав ребенка, несу ее в здание. Она быстро приходит в себя и снова становится той Машей, которую я знал до страшной минуты в раздевалке детского сада.

Взрослой и рассудительной.

Про то, что случилось, не вспоминаем. Цешка, усевшись за стол, деловито смотрит на Серегу.

— Маша, — тянет руку.

— Сергей.

— Плиятно познакомиться, Селгей.

Повернувшись ко мне, спрашивает:

— Можно я посмотлю, что там? — показывает пальцем на стол, обтянутый зеленым сукном.

— Посмотри.

Оба наблюдаем, как она отходит.

— Это че такое? — морщится Серега. — Нагулял?

— Это по работе.

— По какой еще…

— Объект. — Открываю меню.

— Ты в «Детский мир» устроился? — он ржет.

— Маш, — игнорирую всяческие насмешки. — Ты что будешь?

Отбросив за спину кудряшки, сообщает:

— Мохито.

— А тебе можно? — удивляюсь.

— Конечно, — прищуривается.